Книга Тайна двух чемоданов - Роман Ронин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Человечек в бушлате в ужасе смотрел на поднимающегося к нему чекиста. Чен вышел на площадку пятого этажа. Медленно убрал браунинг обратно в карман. Покачал головой влево-вправо, хрустнув позвонками, снова двинулся вперед. Стрелявший продолжал смотреть на него. В одной руке он держал удостоверение НКВД, другая по-прежнему сжимала бесполезное уже оружие.
– Нннне подходи, – сильно заикаясь произнес человек и вдруг, совершенно неожиданно, сильно размахнувшись, бросил в Чена свой револьвер. Арсений легко уклонился, и тут же человек в бушлате, изо всех сил толкнув его в стену, бросился было вниз, но не успел. Разворачиваясь вокруг своей оси, Чен захватил правую руку толкавшего и его плечо, закручивая вокруг себя. Если бы не лестница… Арсений не учел ступеньки, соскользнул правой ногой вниз и, чтобы удержаться, выпустил захват. Раскрученный и брошенный вперед по инерции перелетел через весь лестничный пролет и, пробив головой окно, ласточкой вылетел наружу, на улицу, где под окном стояла любимая голубями рябина. Удостоверение сотрудника НКВД упало на ступеньки.
Женщина у окна в доме напротив отвернулась и задернула кремовые шторы.
Глава 10. Ёлка
К зеленому особняку на Грузинской улице, симпатичному, хотя и немного похожему на деревянный паровоз с трубой и вагонами, съезжались дочиста вымытые и до блеска надраенные автомобили. На многих развевались гордые посольские флажки. Кто-то смотрел на них, гордясь укреплением позиций советской державы на мировой арене. Иные жители столицы косились на автомобили со странным, смешанным чувством зависти, страха, опустошения, ненависти и понимания, что так мимо проносится жизнь, которой они лишены навсегда. Всем мил не будешь, да те, кто сидел в отдраенных лимузинах и не пытались. Они думали-гадали о другом. В одном из подъездов этого замечательного дома уютно разместилось правление Всесоюзного общества культурной связи с заграницей, в просторечии именуемого ВОКСом. Некоторые москвичи, а пуще того москвички, проходя, одновременно и сторонились пассажиров, высаживавшихся из автомобилей, и выворачивали от любопытства шеи, разглядывая их. Внимания удостаивались и сухощавые брюнеты во фраках, и низенькие бодрые седые старички в смокингах (бывшие когда-то сухощавыми брюнетами), разного роста и возраста военные, все сплошь в блистательных мундирах, многие с эполетами и аксельбантами, и, конечно, дамы.
Последние даже не выходили из автомобилей, их бережно изымали из недр сверкающих лимузинов с черными дверцами крепкие мужские руки достойных кавалеров. Фраки, смокинги и эполеты выводили их под руки на выметенную до асфальта дорожку к парадному подъезду. Оттуда уже давно доносились отдаленные, но прекрасные звуки оркестра, играющего не только Хайта, Дунаевского и братьев Покрасс, но и Шопена, Штрауса и Шумана. Внутри гостей встречали совершенно непозволительные в Москве образца 1935 года буржуазные лакеи из «Бюро по обслуживанию иностранцев» – организации, чье название по-пролетарски сократили до фамильярности: Бюробин. Область их владычества была, впрочем, не слишком обширна: они лишь принимали у тех гостей, что были обременены верхней одеждой, пальто, манто и шубы, отпуская входящих в руки выстроившихся в парадном холле высокопоставленных представителей самого Бюробина, сотрудников Коллегии наркомата просвещения по внешним сношениям, Интуриста и собственно ВОКСа.
Между небожителями, выходящими из автомобилей, и москвичами, тайком, со страхом и обожанием наблюдающими за ними, приглядевшись внимательнее, можно было обнаружить нечто общее. И те, и другие имели на лицах отпечаток некоторого недоумения. И если в случае с добропорядочными жителями столицы это было легко объяснимо: они и не должны были знать, что за прекрасное событие привело всех этих людей из иного мира в особняк на Грузинской, то с гостями было сложнее. Судя по тому, как растерянно они выглядели, как ищуще переговаривались друг с другом перед входом, какими вопросительными полуулыбками одаривали кавалеров дамы, вздрагивающие непышными (по последней моде) перьями на шляпках-горшках, им тоже было мало что известно и практически ничего не понятно. Неудивительно: над входом в особняк не висел, как принято обычно, алый транспарант со словами «Привет…», объясняющий, кого именно и по какому поводу сегодня тут собрали, а в приглашениях, разосланных Бюробином, повод для визита был указан до крайности размыто: «имеем честь пригласить Вас на мероприятие, посвященное изменению традиций встречи Нового года в Союзе ССР. По окончании официальных выступлений – бал. Просим быть в соответствующих платьях. Мужчин – в смокингах или черных костюмах». И, хотя до Нового года оставался еще почти месяц, мало кто из приглашенных сумел отказать себе в удовлетворении законного любопытства. Всем им было интересно узнать, что еще такого придумали большевики, чтобы в очередной раз если не сломать, то изменить вековые обычаи русского народа, сопроводив это занятие абсолютно традиционным балом.
Подполковник Накаяма ехать на этот прием вовсе не собирался, хотя его пригласили в числе прочих дипломатов высокого ранга, служащих в Посольстве Великой Японии в Советском Союзе. Традиции встречи Нового года у русских интересовали его меньше всего, танцевать он не умел и не любил, и пользы в таком праздном времяпрепровождении не находил для себя совершенно никакой. Но приглашение внезапно получил и подполковник Ватануки. Как офицер Генерального штаба, инспектирующий европейские военные атташаты Японии, он стоял выше Накаямы, и последний счел своим долгом