Книга Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том 2 - Борис Яковлевич Алексин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я вот что скажу, — начала она, — наши ясли безнадзорные! За всё лето медсестра заходила всего один раз, да и то только чтобы дать акрихина матерям. Антон Иванович не был ни разу, председатель колхоза тоже не был, а вдруг я чего не так делаю? У нас в яслях никаких лекарств нету, даже марли — и той нету. Уж прошу Антона Ивановича, прошу! Я бы хоть через неё воду цедила, которую из ручья берём, чтобы детишек поить, всё-таки какие-нибудь самые крупные микробы в ней бы задержались…
Борис невольно прервал её:
— Вы что же, водой из ручья детей поите, и не кипятите?
— А где же её кипятить? Стряпуха с полевой кухни не даёт, ей и на готовку воды не хватает — котлы маленькие. А у нас не скипятишь, не на чем! Так вот, через тряпочку чистую процежу, да и даю.
Алёшкин от её слов пришёл в ужас. С одной стороны, было и смешно такое невежество, чтобы «крупных микробов» марлей улавливать, но с другой стороны, это было страшно, ведь жизнь младенцев висела на волоске! В своём заключительном слове он сказал, чтобы заведующая яслями никогда больше не давала детям некипячёной воды, и обещал добиться от председателя колхоза обеспечения яслей кипятильниками.
Катя ещё не спала, хотя было уже очень поздно.
— Что же, Борис, ты теперь так каждый день будешь приходить? — спросила она.
— Да понимаешь, здесь столько дел, столько дел, что не на две ставки, а на все четыре надо работать! Наверно, первое время так и буду приходить. Ну, а ты как?
Поставив перед Борисом большую кружку чая, Катя села напротив него и сказала:
— Я что же, я ничего. В дирекции канцелярская работа запущена до безобразия. Я уже узнала, что последняя секретарша сбежала от Текушева больше чем полгода тому назад, сам он в бумагах не разбирается, а другим до них дела нет. На некоторые срочные запросы больше месяца не отвечали. Кое-что особенно срочное я напечатала, немного разобрала, рассортировала бумаги, но сказала, что, пока на обещанную квартиру не переедем, я работать у них на заводе не буду — и директору, и главбуху сказала.
Потом, когда супруги лежали в постели, Катя, прижав голову к груди мужа посетовала:
— А вообще-то, Борька, какие вы мужчины все бабники! Текушев этот и главбух Топчинянц меня прямо-таки ели глазами. Неужели и ты так на женщин и девушек смотришь? Ну, да эти-то двое не на такую напали, я за себя постоять сумею! Да и поддержку я уже себе там нашла: есть такая Дуся Прянина, заведующая складом, очень приятная женщина, и, видать, этого Текушева нисколько не боится. Она и тебя откуда-то знает. Мы домой вместе шли, так она мне прямо сказала: «Если Текушев приставать станет, ты, Катя, мне скажи, мы его быстро укоротим». Ну, да я пока никому жаловаться не собираюсь, думаю, что сама справлюсь.
Между тем, почти в то же самое время, сидя на скамейке около своей квартиры, Текушев обсуждал с Топчинянцем достоинства новой служащей. После того, как они увидели, с какой пулемётной быстротой печатает эта машинистка, как быстро и толково, буквально по одному намёку составляет всякие деловые бумаги, эти двое единогласно решили, что такого работника упускать нельзя. Несомненно, в этом решении сыграло роль и внешнее обаяние молодой женщины. Мы уже говорили, что в ту пору Катя была в самом расцвете женской красоты. Перенесённые заболевания не отразились на её внешности, а подвижность, быстрота суждений, смелость и врождённая непринуждённость делали её ещё более привлекательной. Оба немолодых ловеласа вместе с желанием иметь в конторе завода отличного работника втайне один от другого надеялись добиться её расположения и как женщины. Текушев заметил:
— Я уже строителей вызвал и дал им пять дней на окончание работ в детсаду, а Любимовой (зав. детсадом) сказал, чтобы она потом переезжала в новое помещение, даже если оно и не будет готово. Ставинскому приказал, чтобы Алёшкину зачислил с сегодняшнего дня, она заявление всё-таки написала.
Топчинянц, в свою очередь, поддержал директора:
— Она квалифицированный работник. Я думаю, ей надо самый высший оклад по этой должности дать.
В шесть часов утра следующего дня Василий Прокопыч подъехал к дому заведующего и постучал кнутовищем в ставню. Наскоро умывшись, дожёвывая на ходу кусок хлеба с маслом, Алёшкин вскочил в телегу, и небольшой гнедой меринок бодрой рысью покатил её по мягкой пыльной улице станицы. Когда телега поравнялась с правлением колхоза, Борис попросил Василия Прокопыча остановиться:
— Я только забегу в правление колхоза, может быть, кого-нибудь поймаю, договорюсь насчёт кипячёной воды для яслей, — сказал он, — я быстро!
Зайдя в контору, Борис Яковлевич застал в большой, светлой и почти пустой комнате, именуемой кабинетом, самого председателя колхоза и секретаря партячейки Прянина. Войдя, он начал возбуждённо говорить:
— Вы знаете, что у вас в полевых яслях делается? Знаете, что там грудных младенцев сырой водой поят? Ведь это же преступление!
— Подожди, Борис Яковлевич, не кричи, давай разберёмся, — прервал его Прянин. — Это, конечно, безобразие, если так на самом деле происходит. Я, правда, в этих яслях ещё не был, да и ты, наверно, не заглядывал, — повернулся он к председателю, — ну, а где же ваши медики были? Почему они об этом не говорили?
Борис снова взорвался:
— Да