Книга Пианистка - Татьяна Александровна Бочарова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Затем подбежал к Леле, потрогал пульс, вынул трубку, приставил к ее выпуклому животу.
– Что? – еле слышно прошептала Карина, надеясь, что все не так страшно, для врачей эта ситуация проста, понятна и разрешима.
– Плохо, – сказал врач, убирая трубку. – Очень. Берите ее документы, и быстро едем.
Карина кинулась шарить по ящикам, судорожно выдвигая и захлопывая их – от страха она совершенно забыла, где лежит Лелин паспорт и карточка беременной.
Бригада не обращала на нее внимания, лишь перебрасывалась между собой короткими фразами. Лелю подняли, уложили на носилки, понесли к двери.
Карина наконец вспомнила. Открыла бар в стенке, достала приготовленный еще две недели назад пакет. Нагнулась, подхватила с пола пальто, судорожными движениями вдела руки в рукава. Попробовала застегнуть – молния разъехалась по всей длине.
Карина кинулась к себе в квартиру, стащила с вешалки первое, что попалось на глаза – дубленку, накинула ее на плечи и выбежала во двор.
Шофер уже завел двигатель, «Скорая» фыркала и чихала. Худенькая сестричка в нетерпении топталась рядом.
– Быстрее, – поторопила она, – залезайте.
Дверца захлопнулась, машина резко рванулась с места и Карина услышала протяжный стонущий звук. Она вздрогнула и поняла, что это сирена.
51
В больничном коридоре приторно пахло чем-то едким, было пустынно и тихо.
Карина сидела на лавочке, обитой полопавшимся синим дерматином, глядя в окно. Напротив нее на посту, склонив в свете лампы утомленное лицо, также безмолвно и неподвижно сидела дежурная, немолодая, некрасивая женщина. Со стороны казалось, что она замерла или заснула. Однако время от времени дежурная что-то помечала в лежавших на столе бумагах, и становилось ясно, что она не спит, а работает.
Карина не могла определить, который час. Лелю увезли на второй этаж в операционную. С того момента, как ее погрузили в лифт, время словно остановилось, и она не понимала, прошло сорок минут или два часа.
Большое окно, занавешенное короткой белой больничной шторкой, на глазах потемнело, и по отделению поползли сумерки. Откуда-то появилась санитарка, щелкнула выключателем. Загудели лампы дневного света, вспыхнули и засияли кафельные стены. Карина вздрогнула и очнулась.
И тотчас с визгом распахнулись двери лифта. Вышла пожилая женщина в очках и марлевой повязке и, оглядев пустое приемное отделение, направилась к Карине.
– Вы приехали с Ляшко Еленой Николаевной?
– Я. – Она встала, чувствуя все ту же ватную слабость в ногах. – Как она?
– Ее прооперировали. Ребенок дышал при рождении. Но шансов у него почти нет. Он сильно недоношенный.
– Как сильно? Ей же оставалось максимум четыре недели!
Пожилая покачала головой:
– Больше, гораздо больше. Срок не точно установлен. Но не в недоношенности дело.
– А в чем? – испуганно спросила Карина.
– У матери было сильнейшее кровотечение. Малыш наглотался крови, вод, отсюда отек легких, гипоксия. – Женщина говорила спокойно, ровным усталым голосом.
Наверное, она привыкла, потому что делала это не первый раз, не второй, а бог знает какой. Сыпала медицинскими терминами, словно была уверена, что Карина прекрасно знает и понимает все врачебные тонкости.
– Он может выжить?
– Теоретически – да, но практически – вряд ли. Он очень слаб. Мы его отправили в специализированную детскую больницу. Там есть необходимое оборудование, там ему постараются помочь.
На минутку Карине стало легче: все-таки есть шанс. Наука сейчас творит чудеса. Надо будет заплатить, достать любые лекарства – они с Олегом сделают что угодно. Может, выживет ребеночек. А Леле, наверное, уже лучше – и кровотечение должно было остановиться, и…
Карина взглянула в лицо пожилой докторше. Оно по-прежнему оставалось бесстрастным и спокойным, но в глазах она заметила едва уловимую тень.
– Вы кто ей? Сестра? – спросила женщина, и Карина вновь почувствовала отступивший на время озноб.
– Нет, соседка, подруга.
– Муж ее где? В городе?
– Нет, далеко. В командировке.
– Звоните ему, чтобы срочно летел в Москву. Срочно, понимаете?
– Да, хорошо. А что с ней? С Лелей что-нибудь страшное? Скажите мне, я должна знать. – Карина умоляюще заглянула врачихе в лицо.
– Да, – ответила та, и тон ее голоса стал мягче, участливее. – Да. Все плохо. Если есть еще близкие – мать, отец, родственники – пусть быстро едут, а то могут не успеть. Кровопотеря огромная. Сердце слабое. Мы делаем что можем. Почему она находилась дома? Ей давно пора было лечь в больницу. Предлежание плаценты, в карте черным по белому написано – показана госпитализация на сроке тридцать недель.
– Госпитализация? – хриплым шепотом переспросила Карина. – В карте?
– Ну да. Звоните. – Врач кивнула на стол дежурной, где стоял телефон, и бесшумно двинулась к лифту.
Значит, Леля умирает, так же, как и ребенок. Не помогли молитвы, которые она шептала про себя в машине «Скорой помощи» и здесь, сидя в приемном отделении.
Но почему – она? За что?!
Карина кинулась к телефону.
Звонить! Но кому? Лелиной матери в Зеленоград? Она не знает номера. Олегу? Отсюда невозможно позвонить в другой город. А выйти, добежать до почты Карина не может – как она оставит здесь Лелю?
Господи! Она даже сумочку не взяла, а там – записная книжка с телефонами оркестрантов.
Карина в отчаянии взглянула на дежурную. Придется все-таки бежать на почту, а у нее и денег нет. Одолжить?
Она наугад сунула руку в карман дубленки, нащупала там две смятые купюры и какой-то потрепанный клочок бумаги, извлекла все это на свет божий.
Деньги оказались десятками. Карина развернула сложенный пополам блокнотный листок. Посреди страницы крупным размашистым почерком было написано: «302-15-40 Тамара».
Тамара. Сестра Вадима, парикмахерша. Тогда в поезде она дала Карине свой телефон, а та сунула бумажку в карман дубленки и позабыла о ней. Сколько сейчас времени?
Карина взглянула на круглые настенные часы – без четверти семь. Сестра Вадима должна быть дома. По крайней мере, на это есть надежда.
Она подошла к столу, набрала номер. Послышались долгие, тягучие гудки.
Никого нет. Очевидно, Тамара еще не вернулась из салона. Что делать дальше?
– Але, – внезапно произнес тихий, далекий голос.
– Это Тамара? – спросила Карина.
– Нет, – ответила трубка.
– А можно Тамару?
– Можно, – послышался какой-то щелчок, и воцарилось молчание. Наконец, более громкий и энергичный голос сказал:
– Я вас слушаю.
– Тамара, – закричала в трубку Карина, боясь, что ее плохо слышно, – это говорит знакомая Олега и Лели Ляшко. Меня зовут Карина, вы мне в поезде отдали ноты Вадима, когда тот заболел перед поездкой в Суздаль. Помните? – Карина перевела дух, стараясь преодолеть