Книга Письма. Том III (1936) - Николай Константинович Рерих

людей сообщение о том, что Вы мешаете сдаче квартир, просто безумно и нелепо. Но среди мрачных махинаций всякий даже нелепейший намек обращает на себя внимание. Ведь когда черная предательница заявила перед моим отъездом, что она не будет работать с Вами, то тогда это звучало тоже нелепо, а теперь Вы видите, во что претворились ее злобные словоизвержения. Характерно сообщаемое Вами о ее разговоре с Зигрист — и этот вариант не нужно забыть, так же как и сообщенное Вами со слов миссис Стэк о текущих счетах в Вашингтоне. Во всяком случае, каждый здравомыслящий человек понял бы, что и в интересах культурного дела, и в интересах бондхолдеров нельзя производить те отвратительные отталкивающие действия, которыми трио наполнило всю атмосферу учреждений. Даже если бы два шерхолдера из семи были обособленного или даже враждебного образа мысли, то ради интересов самого дела они не позволили бы себе ставить свои личные эгоистические чувства превыше всего. В каждом общественном деле, в каждом комитете бывают лица, не согласные с мнением большинства коллегии. Лично мне пришлось семнадцать лет сидеть физически рядом с человеком, враждебно настроенным, но ни он, ни я в интересах общего образовательного дела не допускали, чтобы наши личные чувства превысили бы общественную пользу[304]. Но в эпизоде с трио мы видим как раз обратное. Они готовы разрушить все культурные дела, они готовы смутить все общественное мнение и обмануть правительственные круги, лишь бы удовлетворить своему эгоизму. Все их действия настолько антикультурны и антиобщественны, что остается лишь видеть в них грубейшее самоуправство и завладение чужой собственностью, что вполне предусмотрено гражданским и уголовным законодательством. Но ужасно подумать, что после четырнадцати лет приобщения ко всяким культурным источникам можно все же остаться на дикой ступени вредительства и бесчеловечности — оба эти темные свойства так ясно выражены в действиях трио за последний год. А сколько же лет это ядовитое блюдо уже готовилось на чьей-то кухне. Остается удивляться и тем людям, которые более чем легкомысленно готовы слушать любые вредительские бредни. Значит, для таких людей безразлично, сказал ли бы нечто в былое время Толстой или исправник его уезда. Для человеческого достоинства весьма печально представить себе, что всякое злошептание настолько легче может проникать в сердце, нежели соображение справедливое и обоснованное. Воображаю, как ярки будут записи Франсис об этой истории. Когда-то историк культуры будет ценить эти материалы как самые необыкновеннейшие свидетельства достоверности. Ведь не для себя и не для современников пишет Фр[ансис] эту историю — эти скрижали именно для будущего, когда в полной справедливости отберутся лики и светлые и темные.

4 мая

Опять перед самой отправкой воздушной почты сейчас пришло письмо Фр[ансис] от 15 апреля. В нем много интересного — интересны сведения о Брегдоне и Мунди (одобряем, если Фр[ансис] с последним повидается). Также хороши сведения о вновь подходящих — собирайте их — все это новый оплот. Относительно рукописного экземпляра второй книги, пожалуйста, пришлите такой экземпляр сюда, чтобы Е. И. могла еще раз проверить его окончательно. И в письмах Фр[ансис] и Зины упоминается о переводе второй книги. Вероятно, речь идет о том же самом, или, может быть, Зина имеет в виду вторую часть «Мира Огн[енно]го»?

Посылаем оригиналы бумаг от департамента — последнее, что мы имеем. Не посылаем оригинал письма Уоллеса ко мне с предложением «ту лид энд протект экспедишен». Фотостат этого письма был сделан еще в Америке, и сам негатив имеется у Фр[ансис], с которого можно размножить сколько угодно фотостатов. Насколько мы знаем, фотостат, сделанный в Америке, имеет полное значение. Слава Богу, что, по-видимому, все посланное нами отсюда до сих пор дошло благополучно — ведь, хотя и редко, письма и посылки пропадают, но все же такое вполне возможно. Любопытно, что от Кеттунен письма так и не было. Я не настаиваю на нем, ибо каждый сам предъявляет свой паспорт, но все-таки более чем странно, что она, будучи мною же рекомендованной преподавательницей и при всей разнице лет, считает нужным неглижировать простою вежливостью. Опять приходим к тому же вопросу — в чем же именно состоят наговоры предателей? Все, что до сих пор за четырнадцать лет совершалось, происходило с общего ведения и согласия. Все наши мнения были запечатлены явно и письменно и, казалось бы, не могут вызывать перетолкования. Ведь все дело в том, что ни Вы, ни мы за все четырнадцать лет совершенно не меняли образ своих мыслей и действий. В частности, мой образ мышления отражен и во всех книгах, и в содержании картин, потому лишь предумышленно преступное намерение может клеветать о том, что Вы и мы в чем-то изменились. Чрезвычайно важно повсюду отметить, что не мы нападали, но на нас на всех напали нежданно и предательски, пользуясь моим отсутствием и оперируя явными злыми измышлениями. Неужели эту тактику злобных преднамеренных вымыслов кто-то может называть честными действиями? Такая мрачная преднамеренность, как похищение шер на другой же день после возвращения Дома, лишь еще раз докажет адвокатам, что это вовсе не болезненное безумие, а, попросту говоря, жульничество. Стенограмма допроса Леви, присланная Вами, достаточно показывает, насколько дело идет о криминальном проступке. Радуемся, что Ш[ульц], по-видимому, уже нашел блестящего адвоката для К[атрин]. Он долго искал, но, наверное, имел к тому особые соображения, чтобы найти особо блестящего адвоката.

Разные друзья спрашивают, скоро ли кончится все это судоговорение? Вероятно, и самим адвокатам нашей стороны нет смысла затягивать — ведь это могло бы входить лишь в интересы мрачной стороны, которая, наверное, надеется использовать время для каких-либо новых измышлений, но они забывают, что и Вы за это время также формируете новые ценнейшие кадры друзей.

Е. И. все еще в постели. Правда, температура несколько понизилась, но все еще весьма неудовлетворительна. Да и все прочие чувствования и напряжения велики. Слава Богу, что кончилась разборка мрачных писем — от них исходят такие тяжкие эманации, и вообще в пространстве так много напряжения — ведь газетный лист каждого дня сейчас точно бы за целый год напитан всякими необычными сведения[ми]. Посылаем Вам телеграмму. Получен Совет, чтобы Морис добился положительных результатов о картинах до осени. Еще раз повторяю, очень хорошо, что Клайд намерена все обставлять деловито с адвокатом, так, чтобы ни с какой стороны не было недоразумений или злотолкований. Такая пунктуальная осторожность нужна решительно во всем, всегда, а в дни Армагеддона в особенности. Берегите друг друга, берегите всеми силами Ваше единение. Никогда так не была нужна старая пословица