Книга Всемирная история. Византийская империя - Сергей Борисович Сорочан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одним из аванпостов православия явились Венеция и ее заморские владения, Крит и Кипр, поскольку они имели глубокое византийское прошлое. И именно туда из покоренного Константинополя бежали многие представители старшего духовенства, а с изобретением книгопечатания именно в венецианских типографиях стали заказывать книги, требующиеся оставшемуся на землях османов Константинопольскому патриархату. Некоторые из эмигрантов зарабатывали себе на кусок хлеба перепиской греческих книг. Они правили старые переводы и переводили неизвестные Европе греческие античные и средневековые тексты. Умелых, хорошо знающих свое дело византийских ткачей приглашал дальновидный французский король Людовик XI (1461–1483 гг.) для первых французских мануфактур в Лионе. Искусных ромейских зодчих-эмигрантов нанимали самые могущественные феодалы Западной и Восточной Европы для строительства дворцов и храмов. Впрочем, далеко не все разбросанные по миру беглецы смогли найти себе занятие на чужбине, многие из них нуждались, жили впроголодь, предаваясь воспоминаниям по утраченному отечеству. Даже потомки фамилии Палеологов постепенно растворились в общей массе знатных семейств Европы. Один или два из них, страдая от ностальгии и нищеты, возвратились в Константинополь и отдались на милость султана. По крайней мере один из них, Андрей, принял ислам и стал придворным под именем Мехмед-паша.
Северная же Европа на какое-то время вообще лишилась сведений о том, что происходит в бывших землях Византии при турках-османах, каково здесь состояние христианства и греческого народа. На Западе стали думать, будто христианская вера «не существует больше ни в Азии, ни в Элладе, ни во Фракии». В конце XVI в. западные ученые мужи сочли нужным обратиться в Константинополь с вопросом: существуют ли теперь такие города, как Фессалоники, Никея, Халкидон и даже Афины? Из этого постыдного состояния просвещенный Запад был выведен Тюбингенским университетом, в числе профессоров которого был Мартин Крузий (1526–1607 гг.) – знаток древних языков, завязавший в 1573 г. через австрийское посольство контакты с греками в Константинополе и даже писавший Константинопольскому Вселенскому патриарху Иеремии II. Тюбингенские ученые прислали Патриарху экземпляр протестантского Аугсбургского исповедания в греческом переводе; Патриарх в ответном послании 1576 г. подробно изложил, в чем не согласен с протестантами. Сближения не последовало, а дальше стало еще хуже.
Уже современник Крузия, аугсбургский философ Иероним Вольф (1516–1580 гг.), попытавшийся издать корпус византийских историков и предложивший для Ромейского царства латинский термин Byzantium (Византия), в своем очерке истории византийского государства представил его как неполноценную монархию, «слабую» империю, на примере которой надо учиться, как избежать ошибок. Именно с этого времени среди интеллектуалов Европы стало утверждаться пренебрежительное, высокомерное, гиперкритическое, предвзятое отношение к Византии и всему византийскому как символу негативного. XVIII в. породил философов и историков Просвещения, которые уже люто ненавидели монархическую Византию и создали удобный для их системы взглядов черный миф о ней как об упадочном, дряхлом, запутанном, растленном, лицемерном, постыдном во всех отношениях государстве и обществе, «безумившем народы» всем, чем можно, вплоть до своей «овосточенной» веры. Этот миф оказался удивительно живучим и, пройдя сквозь весь XIX в., продержался по меньшей мере до середины ХХ в., если не до наших дней. Так латинский Запад и эпигоны его взглядов вслед за турками второй раз и надолго похоронили Ромейское царство, теперь уже на ментальном уровне. Даже ныне, когда Запад перестает глядеть на Византию сквозь забрало рыцарского шлема и начинает признавать свой неоплаченный долг перед городом на Босфоре, он предпочитает видеть в Ромейском царстве исключительно Запад и только Запад. Лишь лучшие профессиональные византинисты мирового уровня, такие как Жильбер Дагрон, понимали, что его нельзя отрывать и от Востока, поскольку «…Византия, располагавшаяся в равной степени в Европе и Азии, блистательно игнорировала фатальную разницу между двумя континентами, создав на этой основе уникальную политическую систему и культуру». На таких же представлениях покоится мудрый вопрос – утверждение еще одного профессионала, харьковского византиниста Андрея Домановского: «Не была ли именно Византия тем “золотым сечением” соотношения Запада и Востока, Европы и Азии, которое способно дать нам по меньшей мере символический пример примирения и взаимодействия несовместимых, на первый взгляд, начал?».
* * *
Увы, с окончательным крушением этого «золотого сечения» положение самого духовного стержня православия – византийской Церкви – сильно пошатнулось. Она потеряла бóльшую часть своих земельных владений и богатств. Ее духовенство и Патриарх должны были платить подать, оброк турецким властям, хотя после османского завоевания Константинополя они не утратили полностью влияния. Патриарх, кое-как обосновавшийся в уцелевшем поздневизантийском монастыре Богородицы Паммакаристос, сумел убедить султана признать его власть над всеми православными христианами, живущими на завоеванных османами территориях, вплоть до судебной власти, и позволить ему организовать школу в Константинопольском патриархате, где будут преподавать византийское богословие, а значит, говорить и писать по-гречески. Формально в юрисдикции Константинопольского патриархата остались при мусульманах и Русь, и православные балканские народы. Среди последних правители дунайских княжеств Валахии и Молдовы, даже став подданными султана, сохранили христианскую государственность и считали себя наследниками Ромейского царства. Они продолжали традиции церемониала царского двора, греческой образованности и богословия и поддерживали константинопольскую греческую элиту.
Таким образом, Вселенский Патриарх в Константинополе формально продолжал играть важную роль в сохранении христианства и остатков ромейской культуры на территории, подконтрольной османам, хотя это стало сопровождаться опасным для местных Православных Церквей стремлением самого Патриарха к их уничтожению или подчинению. К тому же точно так же, как Церковь доказывала превосходство своей догмы, унижая иудаизм, так и ислам в свою очередь стал утверждать свое собственное превосходство, унижая Церковь. Нельзя сказать, что это был тотальный бескомпромиссный прессинг. Великий Везир, к слову, очень часто не турок, а образованный грек, даже участвовал в христианских праздниках. Османы ходили в знаменитый константинопольский монастырь Богородицы Живоносного Источника, просили Богородицу им помочь. Зачастую они жили или, по крайней мере, пытались жить с иноверцами как добрые соседи. Но новые храмы теперь запрещалось возводить, так же как восстанавливать старые. На практике христиане должны были скрывать свое богослужение от глаз мусульман, мечети которых должны были быть вместительней и роскошней уцелевших христианских церквей. Под видимостью мирного сожительства всегда крылась жаркая лава непримиримости, периодически прорывавшаяся вулканическими взрывами самых диких эксцессов, со временем особенно обострившихся на почве этнического национализма и шовинизма терявших взаимное терпение греков и турок.
* * *
В силу всех этих причин политический центр православия переместился на северо-восток, в Русь, где быстро набирало реальную силу Московское княжество, что очень важно, объявившее себя единым наследником и защитником православной веры, в свое время принесенной из Ромейского царства. Уже в 1458 г., через пять лет после трагедии на Босфоре, митрополит Московский Алексий
