Книга Гитлер и Габсбурги. Месть фюрера правящему дому Австрии - Джеймс Лонго

Этот дар судьбы позволил Софии жить дальше. Ее гость ничего не сказал ни о страшных условиях трудового лагеря, где они оказались, ни о тяжелых физических работах, которые они там выполняли, ни о жестоких охранниках, ни о суровых украинских зимах. Он просто хотел, чтобы она знала: ее сын, хороший человек, умер не в одиночестве. Эрвин ушел с верой в душе и другом рядом. Это принесло Софии успокоение и мир. Потом, думая о смерти сына, София всегда вспоминала приход того человека как чудо[949].

Алоиз, единственный оставшийся в живых сын Софии, женился на своей родственнице из семьи Вальдбургов. Младшего сына они назвали Эрвин-Франц – в честь братьев Алоиза, погибших на войнах Гитлера. Всю свою послевоенную жизнь он помогал семьям искать могилы отцов, братьев, сыновей, чтобы перезахоронить их поближе к дому. Могил своих братьев Алоиз так и не нашел, но сумел принести покой другим горевавшим семьям.

У Софии родных могил рядом не было, и она по-своему почтила память своих погибших сыновей. В два отдельных конверта она сложила детские рисунки и школьные тетрадки, которые забрала с собой, уезжая из Чехословакии, все письма, которые они ей написали, и последние фотографии каждого в форме призывника немецкой армии. В пакет Франца она вложила официальное извещение: «Ваш сын погиб за фюрера и отечество». Для нее это были пустые слова, но в своей короткой жизни он успел побывать солдатом. Последним в пакете был перевязанный ниткой листок с цитатой из Библии: «Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!» Потеряв двоих сыновей, София сохранила веру и ни секунды не сомневалась, что они встретятся в лучшем мире[950].

Над могилами своих родителей в Артштеттене Максимилиан приказал вырезать два креста. Крест над могилой Франца-Фердинанда предназначался для первого внука эрцгерцога, Эрвина-Максимилиана-Франца Ностиц-Ринека. Над могилой герцогини Гогенберг был крест для Франца-Ассизи-Фридриха-Эрнста Ностиц-Ринека[951].

В марте 1954 г. сорокадевятилетний Эрнст Гогенберг поехал в Грац, родной город своего отца, на встречу с бывшими узниками Дахау. Накануне вечером он, в приподнятом настроении, остановился в отеле «Штейнергоф». А ночью его унес обширный инфаркт. Максимилиан со своим сыном Петером были в Вене, куда им позвонили и сообщили эту ужасную новость. Он привез тело Эрнста в замок Артштеттен и похоронил рядом с убитыми родителями. Младший из детей эрцгерцога Франца-Фердинанда и герцогини Гогенберг ушел первым. Гитлер и его Третий рейх собирали все новые жертвы[952].

О смерти Эрнста сообщили газеты и журналы всего мира, в том числе New York Times и журнал Time. Под заголовком «Сын Франца-Фердинанда» одна из крупнейших венских газет писала:

Для членов его семьи было истинным счастьем, что он был в их жизни, а для него – то, что он успел пожить с двумя своими детьми. И имя его, и вся жизнь были символами сараевского шока и трагедии. Тяжелые годы в концентрационном лагере не прошли даром для его сердца, и оно остановилось, когда он не достиг еще и пятидесяти лет. Сильный ум и великодушие этого благородного человека не сломили годы боли и страданий[953].

Все еще живые Гогенберги приехали в Артштеттен, чтобы попрощаться с ним. Заупокойная месса прошла в церкви, где сорок лет назад похоронили эрцгерцога и герцогиню. На гробницах родителей Гогенбергов были вырезаны львы, агнцы, голуби мира – символы их любви. Прошли четыре десятилетия и две мировые войны. София, Максимилиан и Эрнст выросли, создали свои семьи. У них появились дети. Умерли и они. А теперь Эрнст навечно соединился в Артштеттене с родителями.

Католическая заупокойная месса и литургические молитвы были теми же самыми, которые служились в 1914 г. Для могилы Эрнста Гогенберга семья выбрала эпитафию из шести слов: «Он был верным и честным австрийцем»[954].

Потом, когда София Ностиц-Ринек думала о похоронах Эрнста в Артштеттене, то, скорее всего, вспоминала следующее поколение Гогенбергов, которое присутствовало на них. Это были уже взрослые люди. Ее младшая дочь была замужней женщиной двадцати пяти лет и ожидала первенца[955].

В год смерти Эрнста не стало и Франца Яначека; порвалась еще одна связь с прошлым. Он служил у Гогенбергов уже тогда, когда сестры и двух братьев еще не было на свете. После того как умер Эрнст, не стало двух старших сыновей и Франца Яначека, выросли и обзавелись собственными детьми молодые Гогенберги, дочь Франца-Фердинанда, наверное, чувствовала себя гораздо старше своих пятидесяти трех лет.

Через девять месяцев после похорон Эрнста Советский Союз наконец согласился прекратить свой десятилетний контроль над Австрией. После этого Москва еще тридцать пять лет сохраняла власть над Восточной Европой, в том числе и Чехословакией; но обретенный суверенитет дал Австрии и Гогенбергам второй шанс[956].

Государственный договор 1955 г., восстановивший суверенитет Австрии, был подписан во дворце Бельведер бывшим канцлером Леопольдом Фиглем. Когда-то, подобно Максу и Эрнсту Гогенбергам, нацисты объявили его врагом государства, а Адольф Гитлер посадил в тюрьму за государственную измену.

По мнению Софии Ностиц-Ринек и Максимилиана Гогенберга, дворец Бельведер как нельзя лучше подходил для этого исторического события. Их мать и отец всегда любили его, и Эрнст очень обрадовался бы, что договор подписывает бывший узник Дахау. Их младшему брату всегда нравились и Леопольд Фигль, и дворец, где прошло почти все их счастливое детство. После подписания договора Бельведер больше не ассоциировался с Адольфом Гитлером.

Как только Гогенберги освободились от строгого надзора СССР, Элизабет и Максимилиан удивили своих сыновей тем, что снесли в Артштеттене две стены, за которыми оказалась тайная комната. Еще до войны часть коридора отгородили досками и заштукатурили. Получилась кладовая для бесценных картин, мебели, фамильных ценностей. Пока в Артштеттене квартировали то нацистские, то русские войска, младшие Гогенберги понятия не имели о кладовой. День, когда все сокровища увидели дневной свет, они всегда потом называли «вторым Рождеством»[957].

Среди наспех упакованных произведений искусства была и коллекция керамических овечек, которых Франц-Фердинанд дарил супруге все тринадцать лет брака. Когда София Ностиц-Ринек узнала, что все они нашлись в целости и сохранности, для нее это стало самой радостной новостью[958].