Книга Что мы пожираем - Линси Миллер

Это не ложь. Так и будет. Джулиан хотел дать своему отцу наследие, которое, по его мнению, он заслуживал. А я предоставлю ему возможность это сделать. Его нужно всего лишь подтолкнуть.

– После этого, – сказала я, – твоего отца будут помнить как человека, который хотел открыть Дверь и убить Цинлиру, чтобы спасти себя. Вот каким будет наследие Чейзов.

Джулиан этого не вынесет. Он попытается открыть Дверь перед нашим последним экспериментом. У нас есть тринадцать дней, чтобы обеспечить каждому жителю Цинлиры безопасное место. Я должна как можно скорее освободить осененных от знаков.

Его зеленые глаза блеснули в свете лампы. Я практически видела, как план оседает у него в голове. Он должен был доказать, что я ошибаюсь.

Мне было больно оттого, что я знала его так хорошо, а он меня – так плохо.

– По крайней мере, мое наследие будет моим, – сказал он. – А твоему твоим не быть.

Я вцепилась в старые прутья так крепко, что ржавчина впилась мне в кожу.

– Вот почему я знаю, что ты никогда по-настоящему не понимал меня.

«Возьми мое воспоминание об утрате и ужасе на его лице, и создай сигнал, чтобы я увидела, когда он попытается сбежать из этой камеры».

Было бы легче, если бы я не помнила, как это больно.

– Я никогда не хотела оставлять после себя наследие, Джулиан. Я хотела только счастливой жизни. И если ее не будет у меня, я умру, пытаясь добиться, чтобы она была у других.

Глава тридцать восьмая

– Мне кажется, или ты должна отдыхать, – нахмурился Бэзил, когда я вошла в пещеры.

– У нас нет времени. – Я сложила все свои заметки о Двери, игнорируя ее скрипучий смех. – Ты не знаешь, когда состоится заседание суда, на котором будут выбирать, кто будет контролировать знаки?

Бэзил покачал головой.

– Завтра? Они не любят оставлять все на волю случая. Сегодня Карлоу уже попыталась уничтожить свой знак и уже успела умереть.

Я вырывала из своего блокнота бесполезные страницы. Все это не представляет никакой ценности: ни годы экспериментов Алистера, ни те немногие эксперименты, в которых я принимала участие. Я разделала кости Крика и обращалась с его трупом так, словно он ничем не отличается от игрушечной лошадки Карлоу. Дверь – творение Грешных, Грешные повсюду. Они ждут возможности вырваться наружу, ждут, когда откроется Дверь – или поднимется, или слетит с петель, или что там было нужно, чтобы она распахнулась, – а единственным способом договориться с Грешными было предложить им жизнь в обмен на то, чтобы они дали жить другим. Совсем как с Уиллом Чейзом.

С моих губ сорвался тихий смешок, и Бэзил захлопнул книгу.

– Не надо унывать, – сказал благоосененный, поковыряв свой знак. Оставшиеся в живых тринадцать членов суда все еще контролировали с помощью этого знака каждый заключаемый Бэзилом контракт. – Мы не можем запереть Дверь или разрушить ее и создать новую. Да еще и ты со своими затеями. У тебя получается небрежно, но, кажется, получается. Что будешь делать дальше? Разберешься с тринадцатью пэрами?

Я пристально посмотрела на Бэзила. Бейнс склонил голову набок.

– Мы оптимисты, – сказал благоосененный. – Люди всегда путают цинизм с проницательностью, но Карлоу – наименее проницательный человек из всех, кого я знаю.

– Прости, – прошептала я. – Вы все тоже в этом замешаны. У меня не было причин скрывать это так долго.

Я и забыла – Бэзил был самым молодым из благоосененных Алистера, а Алистер брал к себе только лучших из лучших.

– Советники строили заговор, чтобы открыть Дверь, больше десяти лет, поэтому они хотели убить Алистера на случай, если он придумает, как ее закрыть, – сказала я. – Они собирались воплотить свой заговор, когда пэры спорили, кто станет следующим сувереном. Они копили ресурсы и освященную землю, чтобы защититься от Грешных.

Бэзил напрягся.

– Но ведь этого хватит только им самим.

– Они собирались позволить Грешным сделать с Цинлирой все, что те пожелают, а только потом начать помогать выжившим – разыгрывая из себя запоздалых спасителей. Поэтому я сказала им, что помогу попытаться убить Алистера.

– И они тебе поверили, – пальцы Бэзила сжимались и разжимались у благоосененного на груди. – Ты не можешь лгать. Конечно, они тебе поверили, и теперь суверен владеет не только их имуществом, но и всеми бухгалтерскими книгами, в которых точно указано, что у них есть и где.

Большая часть осененных происходила из семей простых людей. Если бы Бэзил и остальные осененные не были связаны с судом и советом, они могли бы сделать намного больше, чем могут сейчас. Некоторые, несомненно, встанут на сторону суда и совета. Всегда есть люди, которые стремятся к власти и пытаются получить ее, уничтожая других. Но ведь есть и хорошие люди. Мы можем быть сильнее, чем сейчас.

– Вместе мы сильнее, – сказала я. – Они связывают осененных с самых ранних лет, они изолируют нас, контролируют. Но представь, что мы могли бы сделать, если бы работали вместе, а не по однотипным контрактам. Что насчет благоосененного, который связал тебя? – спросила я.

– Когда-то он был как мы, – донесся из-за двери голос Сафии. Она медленно двинулась к нам, явно испытывая сильную боль, вызванную ограничениями ее знака, и на ее платье были зеленые пятна чернил. – Но решил, что перерос это и смирился, а значит, и мы должны. И неважно, что со временем знаки стали более жестокими и ограничивали нас еще сильнее.

Сафия рассмеялась, но в ее глазах стояли слезы. Карлоу проскользнула в пещеру из-за ее спины.

– Ты знаешь, скольким мне пришлось дать умереть, потому что суд не хотел, чтобы я растрачивала себя на их лечение? – спросила Сафия.

– Мне очень жаль, – сказала я.

– Заткнись, – сказала Карлоу. – Ты этого не понимаешь.

Мы, все вместе, вчетвером, подошли к Двери. Она не пугала, когда будущее было так близко.

– Когда меня связали, мне было десять. Я помню, каково это – быть свободной, – прошептала Карлоу, зарывая пальцы в землю. – Не было замка, который мог меня удержать. Не было места, которое я не могла сделать своим. Не было дома, который я не могла починить. Когда мне было пять, мы с моим благотворцем делали больше, чем сейчас, но Долина Шад была слишком маленьким городом для благоосененного. Так говорила Расколотый суверен. Однажды я подняла голову и увидела ее. Рядом с ней стоял Крик. Когда она связывала меня, она не была нежной. Она сказала, что это сделает меня сильнее.

– Шервиллы правили Притворцами несколько столетий, – сказала Сафия. – Когда они нашли меня, я была в восторге. Мир создан не для меня, и напоминает мне об этом каждую секунду. Шервиллы показывают, сколько денег потратили на меня, сколько изменений сделали из-за меня. Как будто я должна быть за это благодарна. Как будто они делают мне одолжение. Как будто я не знаю, что они делают это только для меня, а не для тысяч других людей, которые могли бы пользоваться этими нововведениями. И только потому, что я полезна. – Сафия осеклась и закрыла рот руками. – Я всегда была для них бухгалтерской книгой – они учитывали всю прибыль и все затраты. А потом я вдруг встала благоосененной и достойной инвестиций. И Расколотый суверен. И его превосходительство. Лифты, улицы и все небольшие изменения, которые он сделал, существуют только потому, что один из нас приносит ему пользу. Целителю незачем стоить больше, чем стоит жертвоприношение или припасы. У Шервиллов столько денег, что они могли бы нанять сиделку каждому жителю Устья – и лишились бы только крупицы своих богатств. Обустроить мир так, чтобы в нем могла жить я, стало возможно только после того, как я начала приносить им прибыль. Они дважды изменили мою жизнь.