Книга Господа Чихачёвы - Кэтрин Пикеринг Антонова

В 1861 году Чихачёвы получили письмо от Клавдии Глазыриной о ее дочери Елене, которая была очень нездорова. «Доктор Йогансен», лечивший девочку, сказал, что «это произошло от постоянных занятий и сидящей жизни, и потому запретил ей всякие занятия», даже чтение и прогулки, поскольку дело было к осени, а девочка кашляла: «Для подкрепления сил прописывает ей железные порошки и велит употреблять парное молоко, вино, какао, недожаренное мясо; она так похудела и изменилась что жалко на нее бедняжку смотреть!» Наконец, Клавдия пишет, что надела на дочь крест, посланный Натальей, добавляя: «Это лучший для нее доктор»[590].

Несмотря на частые обращения к «Казачку», Чихачёвы и их друзья нередко выражали скептицизм в отношении медицинских лекарств, предпочитая простые домашние средства, а однажды Яков порекомендовал обратиться к народному целителю, некоему «крестьянину Николаю Васильеву Большому в Москве на Тверской», который «славится лечением»[591]. Написанное в 1860 году письмо брата Анны Бошняк являет собой подробнейший образец скептицизма по отношению к медицине. Автор письма объясняет Андрею и Наталье, что Анна не выздоравливает от болезни и что «аптекарская кухня явно выказала свое бессилие в такой сложной болезни», а потому «остается средство очень простое и к которому давно бы пора было прибегнуть – это холодная вода». Он признается, что «[боится] утешать себя надеждой, что оно доставит большую пользу», но заявляет, что такое средство «безвреднее всех растительных и минеральных ядов, продаваемых в аптеках под видом микстур, пилюль и порошков, только расстраивающих организм и обманывающих больных своим кратковременным действием». Завершается письмо восклицанием: «Во всем видна шаткость медицины!»[592]

В середине XIX века с темой болезни была тесно связана тема смерти, часто следовавшая за ней по пятам. Два ребенка Натальи (Анна в 1821 и Варвара в 1838 году) присоединились к веренице умерших родственников. Помимо родителей Натальи, скончавшихся в первые годы ее замужества, в 1825 году она потеряла двух старших братьев, утонувших во время поездки на лодке, а в 1845 году умер Яков. С его смертью Наталья потеряла последнего брата, а Андрей – лучшего друга. Эта потеря оказалась еще трагичнее из‐за шокирующих и жутких обстоятельств. 26 мая Яков случайно рукавом халата смахнул с письменного стола зажженную трубку. Она упала на разложенные рядом на диване более чем 3 фунта пороха, из которого он «вздумал сам делать ‹…› пушечные заряды для своего увеселения» – и прогремел взрыв. Слуги потушили пожар прежде, чем он распространится по дому, но Яков был сильно «обожжен и изуродован» и, после невообразимых мучений, скончался в девять утра следующего дня. Андрея и Наталью позвал крепостной «Илья Кирилов», но они не успели вовремя добраться из Дорожаево в Берёзовик и привезти доктора, чтобы помочь страдальцу и попрощаться с ним[593].

Еще печальнее было оттого, что Яков погиб именно тогда, когда они с Чихачёвыми восстанавливали отношения после серьезной размолвки, которая наверняка принесла немало горя обоим. Обстоятельства ссоры неясны, но она произошла где-то между августом 1838 года, когда Алексей, как обычно, навестил дядюшку[594], утром того дня, когда взорвался порох: тогда Андрей записал, что получил от Якова обычное «поздравительное письмо»[595]. Упоминание о ссоре сохранилось лишь в паре писем шурину, переписанных Андреем в «дневник-параллель». В этих письмах Андрей берет на себя ответственность за размолвку, ссылаясь на свою «гордость» и «самолюбие», но просит Якова «не смешить людей» и восстановить их дружбу: «…протяни руку к моей, и сожмем их как можно крепче». Андрей сообщает, что собирается писать такие письма до тех пор, пока Яков не ответит. Переписанные в дневник письма датируются 15 и 22 апреля (вероятно, 1842 года, когда Чихачёвы навещали своих детей в Москве, то есть через три месяца после окончания последнего дневника Натальи)[596]. Андрей отмечает, что написал своему зятю еще одно письмо за несколько недель до его смерти, и это (вместе с «поздравительным письмом» Якова, полученным в утро его гибели) указывает на то, что они снова начали переписываться по меньшей мере в мае 1845 года, а может быть, и много раньше[597]. Хотя в первых двух умоляющих письмах Андрей вспоминает покойных родителей и братьев Чернавина, чтобы побудить того восстановить отношения, примечательно, что он не упоминает Наталью, родную сестру Якова, или ее мнение о ссоре. Несомненно, она больше всех страдала от размолвки между мужем и любимым братом[598].