Книга Война ведьмы - Джеймс Клеменс

— Виверн. — Элена принялась вглядываться в небо, пытаясь различить в нем темное пятно. — Наверное, он возвращается.

— Это странно… — пробормотала целительница.

И тут Элена его увидела. Казалось, он вынырнул прямо из солнца, словно рожденный его огнем. Когда он мчался среди белых облаков по голубому небу, его перья сияли, точно пламя.

Элена и Мама Фреда отшатнулись, когда птица метнулась прямо к ним. Зацепившись за палку целительницы, девушка Упала. У нее за спиной поднялся переполох, когда и остальные заметили птицу. Элена напряженно следила за полетом крылатого хищника.

Он был слишком маленьким для виверна. Но кто это?

Девушка подняла руку, защищаясь от него, пытаясь отыскать хоть что-нибудь, чтобы проколоть кожу и выпустить на волю магию.

Она опоздала.

Птица метнулась к ней, Элена отскочила назад и вскрикнула, когда та вдруг расправила огромные сверкающие крылья. А в следующее мгновение птица грациозно опустилась на леер. Она сидела, тяжело дыша открытым клювом и слегка расправив крылья, чтобы остыть после полета.

Ослепительно огненное сияние погасло, и Элена увидела снежно-белые перья. Слегка склонив голову набок, птица изучала Элену.

— Солнечный ястреб, — с благоговением в голосе проговорил Мерик.

Эл'вин обошел Элену, которая осторожно поднялась, опасаясь делать резкие движения вблизи огромной птицы, достигавшей в высоту по меньшей мере четырех ладоней.

— Солнечный ястреб? — переспросила она.

И вспомнила маленького лунного ястреба, который привел к ней Мерика. Как же давно это было!

— Птица королевы Тратал, — объяснил элв'ин. — Герольд Дома Утренней Звезды.

В этот момент к ним подошел Флинт.

— Но что он здесь делает? — спросил старый моряк.

Мерик повернулся к остальным.

— Королева идет сюда, чтобы вернуть земли, с которых были изгнаны наши предки. — Эл'вин показал на птицу. — Полет солнечного ястреба возвещает о начале войны.

Способность чувствовать возвращалась к нему, точно старый кошмар.

Сначала легкий шепот пробежал по коже, прикосновение, такое холодное, что оно обжигало. Затем звук — хор громких стонов, далеких и одновременно близких, точно дыхание любимой. Крики эхом отражались у него в голове, умоляя вновь погрузиться в забытье. Он сражался с этим желанием, выплывая на поверхность из накатившего мрака, готового его поглотить. В награду за свои усилия он получил ослепительный взрыв всех чувств: удушливая вонь смерти и вспышка белого света, от которого мрак рассыпался на мелкие осколки.

— Он приходит в себя, — проговорил голос за пределами ослепительного сияния.

Барахтаясь в море ощущений, тонущая в нем жертва наконец всплыла на поверхность. Фрагменты картинки соединились, точно детская головоломка. Он лежал на спине, на куске камня: жестком, неподатливом, холодном, словно мрамор в усыпальнице. Ледяной воздух, обтекавший тело, сообщил ему, что он обнажен.

Повернув голову, он увидел стены из соединенных вместе гранитных блоков. Сквозь узкие окна наверху почти не попадал солнечный свет, только залетал промозглый ветер.

И снова грубый голос где-то у него за спиной произнес:

— Он сопротивляется.

Ему ответил другой голос, удивительно знакомый, шепот из далекого прошлого:

— Он все еще под защитой магии. Его невозможно перековать при помощи наших заклинаний.

Он пытался понять, что означают эти слова, но сейчас жил лишь своими ощущениями; слова не имели значения. Даже вопрос, кто он сам, еще не возник в его спутанном сознании.

— И что же с ним делать? Он должен был умереть, когда прошел через врата Вейр.

— Его железный талисман, — объяснил мучительно знакомый голос, — способен их открыть. Кровавый Дневник защищает его от воздействия черной магии и не позволяет вывести на темную дорогу.

По мере того как он приходил в себя, его сознание начало отмечать не только запахи и ощущать не только собственное Дрожащее тело. Он постепенно сосредоточивался на более важных вопросах. Кто эти люди? Он поднял руку и прикоснулся к лицу, потом провел кончиками пальцев по губам. Так, кто же я такой?

— Забудь про свой новый план. Надо его прикончить, — настаивал грубый голос.

Он сразу понял, что это говорил старый человек, чей голос охрип после многих зим жизни.

— Нет, — ответил ему другой голос, молодой, полный сил юности и энергии.

— Почему? Что от этого изменится? Ведьма все равно придет сюда. Она будет думать, что он умер. Так почему бы не сделать так, чтобы это оказалось правдой?

— Придет сюда девчонка или нет, не имеет значения для моих планов.

— Но Элена должна…

Неожиданно голоса затихли, все вокруг него померкло. Только одно слово сияло в сознании, точно яркий факел: Элена. Затем на месте слова появился образ: ярко-зеленые глаза, нежный изгиб щеки и шеи, волосы цвета огненного заката. И вслед за этим единственным воспоминанием вернулись все остальные.

Сначала это был всего лишь тонкий ручеек образов: железная рука, направленная в сторону черной статуи… разрыв реальности, когда камень превратился в омут энергии… его сопротивляющееся тело, которое подхватил и затащил в зловещую пасть омута яростный поток… А потом… потом… мрак такой глубокий и древний, что невозможно найти слов, чтобы его описать.

Он задрожал и оттолкнул от себя эти воспоминания.

И сразу же на него нахлынули другие: бушующий поток старых лиц и древних историй. Пять веков мгновенно заполнили зияющую пустоту в сознании Эр'рила.

Добрая Матушка, что он наделал?!

Эр'рил задохнулся, когда окончательно пришел в себя и смог управлять своими мыслями. Он попытался сесть, и тут же гнев и боль жаркой волной окатили его обнаженное тело.

— Элена… — пробормотал он, извиняясь.

По обе стороны от него появились две фигуры.

Он прекрасно знал старика в темном одеянии, на лице которого время оставило свой неизгладимый след, а глаза затуманили прошедшие зимы.

— Грэшим.

Старый темный маг насмешливо склонил голову и поднял руку без кисти подобием приветствия.

— Я вижу, голова у тебя снова заработала.

Эр'рил не обратил на него никакого внимания и повернулся к другому мужчине. В то время как темный маг был сгорбленным и скрюченным от старости, этот был высоким, прямым и широкоплечим. Из-под аккуратно подстриженных черных волос на Эр'рила смотрели такие же, как у него самого глаза. Серые, точно снежное зимнее утро, — примета истинного станди, воина равнин. Но вместо тепла общего родства в них полыхали холод и мрак, словно Эр'рил заглянул в разверстую могилу. Он был так потрясен, что не мог найти подходящих слов.