Книга Два жениха и один под кроватью - Марина Ли

Когда ткань халата поползла с моих плеч, я застонала.

— Мне остановиться? — низким голосом спросил муж и лизнул ямочку в основании моей шеи, поцеловал ключицу.

— Я не знаю, — всхлипнула я и потянулась за ещё одним поцелуем.

Одежда полностью растворилась, ласки стали более откровенными, я задыхалась от адского коктейля из смеси страха, любопытства и безумного желания, но вскоре неловкость полностью исчезла, и я поняла, что глупо бояться, когда тебя обнимает любимый мужчина, глупо отталкивать, когда он целует так нежно, что кружится голова, глупо сомневаться, когда он замирает над тобой, напряжённый, как струна, и пытливо заглядывает тебе в глаза, единственно правильным ответом может быть лишь один.

— Да.

Много позже, когда волна страсти, измочалив, выбросила нас в реальность, мы перебрались в спальню и снова целовались, лёжа на прохладных простынях, шептали друг другу о любви, болтали о будущем и заснули лишь с первыми лучами солнца.

И кстати, родители меня не прикончили, а наоборот порадовались. В своей манере, конечно. Мама плакала и непрестанно целовала меня, наглаживая волосы, а папа сначала увёл Даккея на то поле, где когда-то тренировал нас с Бредом («На крепость пошёл проверять», — хмыкнула мама), а затем напоил моего мужа и сам набрался так, что мама охала, переживая за его сердце.

Когда спустя сутки оба пришли в себя, мы смогли приступить к организации официальной свадьбы. Всё же именно этого хотел от нас с Даккеем Император.

Кстати о Лаклане Освободителе. Мы долго боялись, что он вспомнит о своей угрозе выдать меня замуж за кого-то другого, но, к счастью, ему было не до нас. Он даже про то, что собирался посетить нашу свадьбу забыл, посвятив всё своё время организации Ордена щитоносцев, главою которого был назначен мой дорогой братец.

Мы помирились с Бредом. Ему, правда, пришлось очень долго извиняться за свой идиотизм, но я ведь его любила, поэтому дулась не очень долго.

После смерти нурэ Тайлора вокруг БИА разгорелся нешуточный скандал, который подкосил кого угодно, только не ректора Гоидриха. Он был всё таким же ворчливым, принципиальным занудой, что и всегда. И даже тот факт, что я изменила фамилию, не помешало ему постоянно ныть о том, что девице не место в академии.

Кстати, о девицах. Не знаю, что повлияло на ректора. Может быть то, как я проявила себя в ситуации на Пределе, а может быть то, как высоко Император оценил знания моих «ясельников», лично присутствуя на выпускном экзамене этого специального курса, но повысили мне не только жалование. Нурэ Гоидрих лично принёс мне распоряжение о том, что отныне я буду преподавать не только общую магию, но и боевую. Боевую, правда, только на первом курсе, но и это вызвало у меня такую радость, что я не постеснялась расцеловать любимого наставника в обе щеки. А тот даже не смутился, довольно крякнул и сказал, что ради такого дела он будет меня постоянно заваливать работой.

Когда я рассказывала об этом Алану, он ревниво сверкал глазами и смешно рычал.

Нет, действительно смешно! Любой на моём месте начал бы хохотать. Тем более если бы точно знал, что его нагонит неминуемая, жаркая и невероятно сладкая месть. Та, что случается в спальне между мужем и женой, если они любят друг друга, и если мужчина достаточно терпелив для того, чтобы подождать, а женщина сумела избавиться от своих глупых страхов.

Эпилог

Алан разбудил меня утром, едва только солнце позолотило крышу дома, в котором мы снимали мансарду. От домика, который герцог и герцогиня Норвиль подарили своему воспитаннику, отказаться не получилось. Они наотрез — вплоть до обиды — отказались принимать его обратно. И мы решили оставить его в наследство будущим детям, а пока сдали его в аренду приезжей семье из провинции. И, собственно, на эти деньги и снимали мансарду в десяти минутах ходьбы от БИА и в тридцати от корпуса МК.

Мансарда была маленькой, но зато в ней была отдельная кухня, гостиная, оборудованная камином, который можно было топить магией, и миниатюрная спаленка, выходящая окнами на Императорский парк.

— Вставай, соня! — шепнул муж, мягко целуя краешек моего уха.

В комнате было прохладно, но от тела Алана исходило приятное тепло, и я, мурлыкнув и не раскрывая глаз, потёрлась щекой о его руку.

— И не подумаю. — С гораздо большим удовольствием я бы провела весь день в постели. С ним. — Лучше ты иди ко мне. Во-первых, суббота. Во-вторых, каникулы. И в-третьих, до весны не будить!

Муж с сожалением вздохнул и, к моему безмерному удивлению, поднялся с постели.

— Ну, что ж… Раз до весны не будить, — хитро протянул он, — тогда на твой подарок мы поедем смотреть влвоём с Роглем.

Поедут?

Подарок?

Мой?

И причём тут Рогль?

Сон как рукой сняло.

Невероятный, невыносимый…

Глухо зарычав, я отбросила одеяло и, приняв сидячее положение, бросила на Алана недовольный взгляд.

— Какой подарок? — потребовала отчета, выбравшись из ванной комнаты, но этот несносный человек только рассмеялся.

— Если я скажу, это испортит всё удовольствие. Хочу, чтобы ты сама увидела. И шевелись, лежебока! Сегодня прекрасное утро, прогуляемся, позавтракаем где-нибудь.

Конечно, я брыкалась, отнекивалась, пыталась тянуть время и саботировать выход из дому в это морозное утро, но все мои старания были заранее обречены на провал, и уже в девять утра я щурила глаза на искрящийся снег, заваливший за ночь все тротуары, и кутала нос в воротник шубы.

— Алан, ты не знаешь, должно быть, — ворчала я, отказываясь разделять радостное настроение мужа, — но я выросла на юге и терпеть не могу столичную зиму. Весь этот отвратительный снег, этот трескучий мороз, этот пронизывающий ветер…

— Прелестный, лёгкий, едва заметный, — отбрил он. — Не будь брюзгой. У нас ведь есть ещё и воскресенье. Завтра будем спать, хоть до вечера. Обещаю.

— Ловлю на слове.

Мы шли по совершенно пустой улице, под ногами задорно скрипел снег, дым из городских труб столбом поднимался в беловатое зимнее небо, ветви деревьев пушистели от инея, и ветер на самом деле был не таким сильным, как мне поначалу показалось. Поэтому вскоре я начала получать от прогулки удовольствие, а когда на Старогородской площади мне купили глиняную кружку до краёв наполненную густым горячим шоколадом и ароматную, ещё тёплую булочку, настроение взлетело до небес.

— Тиу. Тиу-тиу, — свистели нам вслед снегири. — Тиу. Тиу-тиу.

— Трик-трик, — вторили им синички.

В кармане задорно хрустел печенькой Рогль.

И лишь суровые воробьи угрюмо молчали, деловито выхватывая у меня прямо из-под рук мелкие крошки.

Внезапно Алан обнял меня за плечи и, заглянув в лицо, спросил: