Книга Я за тебя умру - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

«Ван Камп удален с поля по заявлению Гарварда, что он играл за колледж Алмара в Оклахоме в 1934 году. Удостоверено его женой-студенткой…»

Это было все, но Кики и не стала бы читать дальше. С ожесточением она сказала вслух: «Вранье», — и тут же поняла бесповоротно, что это правда.

VII

Много позже она задавалась вопросом, как Алекс Консидайн догадался, где ее искать, — он нашел ее, когда она сидела у бетонного столба с газетой на коленях и смотрела в пустоту.

— Я с машиной, — сказал он. — Можем до нее дойти, если позволишь тебе помочь.

— Я сама могу. Просто присела кое-что обдумать.

— Я искал тебя, Кики. Я до самого конца надеялся, что этого не произойдет. Поначалу жена отказывалась разговаривать, пока…

— Не говори мне, — быстро сказала Кики. — Что теперь сделают с Рипом?

— Думаю, ему придется уйти из колледжа. Он же не мог не знать правила.

— Ох, бедный Рип… Бедный Рип.

И вдруг она рассказала ему о деньгах от Гиттингса, обо всем.

— И жаль, что не взяли больше, — с жаром сказала она. — Он их заслуживал. Не хочу, чтобы он умер нищим, как Тед Кой, только со своим золотым мячом.

— Он был великолепным игроком, и этого у него уже не отнимут. А может, еще заиграет в профессионалах.

— Нет, все уже испорчено… а он был прекрасен.

В Бостон они въехали в сумерках.

— До Нью-Йорка долго ехать, — сказал он. — Давай поедем за город, к моим друзьям. Я понимаю, ты не захочешь снова со мной обручаться, но, может, мы просто поженимся? За погоду на Ниле ручаюсь.

Она молчала, и он сказал:

— Ты думаешь о Ван Кампе.

— Да. Хотела бы чем-нибудь ему помочь. Мне было бы спокойнее знать, что он сейчас не один.

— Ты его любишь?

— Нет. Я солгала тебе в тот вечер. Но все время думаю, как они на него набросились — а ведь он подарил им столько праздничных часов.

Он вдруг остановил машину.

— Отвезти тебя к нему? Я знаю, где остановилась команда.

Кики была в нерешительности.

— Я ничего не могу ему дать сейчас. Все было неправильно — не то выбрано направление. Я поеду с тобой, Алекс.

— Я рад.

Машина быстро ехала по городу, поворачивала в нужную сторону на перекрестках, останавливалась, когда требовал светофор, а потом — за город, все быстрее, наконец-то на правильном пути.

«Женщины в доме» — или, в более позднем, сильно сокращенном и пересмотренном варианте, «Температура» — это «медицинский» рассказ о человеке с больным сердцем; тем же недугом во время его написания страдал и сам Фицджеральд. Но кроме того, это история о знаменитостях, наркотиках, пьянстве и Голливуде с его мишурным блеском. Летом 1939 года, пытаясь продать ее в «Коллиер» напрямую, автор писал Кеннету Литтауэру: «Голливуд здесь в точности такой, каким я его вижу».

Фицджеральд закончил этот рассказ на пятьдесят восемь страниц в июне 1939 года. Он отправил его Гарольду Оберу, и тот посоветовал сократить текст на шесть тысяч слов, в первую очередь относящихся к употреблению алкоголя и наркотиков: «По-моему, сцену с чуланом и многое о медсестрах стоит убрать. Ту часть, где Монсен в нетрезвом виде, тоже». Фицджеральд ответил на это, что пять тысяч слов — максимум, на который можно «ободрать этот рассказ (моей ослабевшей рукой). Я знаю, что у него неудобный объем, но так уж он написался». О том, как приятно ему было снова взяться за сочинение рассказов, свидетельствует другое место из их переписки: «После работы для кино с ее черепашьей скоростью карандаш становится не в меру болтливым».

И Обер, и «Сатердей ивнинг пост» по-прежнему считали рассказ слишком затянутым, и после некоторых споров об этом в их последних письмах Фицджеральд неохотно сократил его еще — сначала до сорока четырех, а потом и до тридцати четырех страниц. Его стремление оставить новеллу длинной (и, возможно, опубликовать ее в двух частях) и упрямство Обера способствовали печальному разрыву в их отношениях, происшедшему в то время.

Самостоятельно отправляя рассказ Литтауэру, Фицджеральд честно писал о нем с юмором и глубоким пониманием себя как писателя:

«Предлагая Вам прочесть это, я хочу прояснить две вещи. Во-первых, вряд ли я напишу еще много историй о юной любви. Меня приговорили к этому мои первые сочинения, написанные до 1925 года. С тех пор я продолжал писать истории о юной любви, хотя они давались мне все труднее, а искренности в них становилось все меньше. Производить один и тот же товар на протяжении трех десятилетий способен только чудотворец или халтурщик.

Я знаю, что именно этого от меня и ждут, но в этом смысле родник уже практически иссяк и гораздо разумнее, как мне представляется, не выжимать из него последние капли, а отыскать новый родник, новую жилу. Я ведь объявил не только о рождении моих юношеских иллюзий в «По эту сторону рая», но и, по существу, об их гибели в некоторых моих последних рассказах для «Пост» — таких, как «Опять Вавилон» [февраль 1931 г.].»

Фицджеральд считал «Женщин в доме» «чем-то вроде поворота» в своем писательстве — открытием «нового родника, новой жилы». Он совершил попытку, но не был еще удовлетворен ею — и уж тем более версией, укороченной в согласии с чьими-то чужими пожеланиями.

В любом из своих вариантов эта история выглядит чем-то средним между рассказом и сценарием — и, хотя это промежуточное состояние ей не нравится, она словно не в силах отказаться от одного в пользу другого. Роль двух героев второго плана выполняют кинозвезды — Карлос Дейвис, «уроженец маленького городка в Дакоте», от природы обладающий «скромным даром мимикрии» и «чрезвычайным личным обаянием», и Эльза Халлидей, собирательный образ богини экрана золотого века. Главный герой — блестящий ученый-исследователь, отчасти похожий как на знаменитого путешественника и писателя Ричарда Халлибертона, так и на самого Фрэнсиса Скотта Фицджеральда. В связках между эпизодами Фицджеральд часто пользуется языком создателей фильмов: «И в этот момент, как говорят в кино, камера входит в дом, и мы входим вместе с ней». Сюжет представляет собой смесь привычных фицджеральдовских клише — включая квипрокво (в этом случае путают мнимого больного с настоящим) и новую любовь взамен утраченной, — с щедрой добавкой голливудской комедийной эксцентрики 1930-х. Кроме того, здесь есть горничная со своим афроамериканским любовником — персонажи, не слишком типичные для Фицджеральда.

Одна из коротких, урезанных версий рассказа была напечатана в июльском номере журнала «Стрэнд» за 2015 год под названием «Температура». На беловой рукописи этого варианта, вверху на первой странице, Фицджеральд написал карандашом, который обычно использовал для пометок такого рода: «Считать очередным фальстартом».