Книга Княгиня Ольга. Пламенеющий миф - Елизавета Дворецкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одна эта фраза содержит не меньше разнообразных смыслов, чем в ней слов. Обычно в ней видят указание на то, что посольство, которое долго не принимали, в прямом смысле стояло в Суду, то есть в заливе Золотой Рог, на котором расположен Константинополь. Например, в повести советской писательницы Веры Пановой «Сказание об Ольге»:
«И Ольге сказали ждать, и ждала, будто гвоздем прибитая к кораблю…
Раскалялось лето. На глазах менялись в цвете сады и виноградники.
Белые, береженые лица и руки боярынь потемнели от загара. Не помогали ни притиранья, ни завесы.
На тех же местах те же белели портики и горели купола. Все крыши и извивы улиц уже были известны наперечет.
Изнывая, от восхода до заката высматривали: не плывет ли гонец с известием? Но не было гонцов…
…А лето уж проходило. Уже ели виноград и пили молодое вино. Глаза не могли больше глядеть на близкий и далекий, самовластный, чванный, вожделенный, ненавистный город. А гонца не было…»
А. В. Карташёв в посвященном Ольге очерке в книге «Очерки по истории русской церкви» пишет:
«Итак, Ольга весь сезон от апреля до октября 957 г. проболталась с своим караваном на водах Босфора и Золотого Рога…»
Даже так – «проболталась»!
А. Ю. Карпов, посвятивший Ольге подробное исследование («Княгиня Ольга», ЖЗЛ) пишет: «Из этих слов, между прочим, явствует, что Ольга и ее спутники в течение долгого времени оставались при своих ладьях».
Но это теоретически хорошо делать выводы. А попробуйте представить, как это могло происходить в реальности. Могла ли княгиня с посольством ждать в прямом смысле стоя в Суду, на кораблях? Едва ли. Тогдашние «моноксилы», пусть даже с нашивными бортами – это не круизные яхты, на них нет ни кают, ни камбуза, ни гальюна. Это просто лодки, только большие. Ни поспать, ни приготовить поесть, ни удовлетворить еще какие неотложные потребности на них нельзя – особенно для женщины. Все это делалось на берегу – а в данном случае «берег» представлял собой каменные стены, поднимающиеся от самой воды. Невозможно представить, чтобы женщина, да к тому же княгиня, неделями и месяцами спала на досках днища между скамьями, немытая, под палящим южным солнцем, питаясь чем придется и справляя нужду с борта на глазах у всей гавани. Или даже в шатрах, скажем, на берегу Босфора, ведя походную жизнь. Невозможно представить, чтобы княгиня согласилась месяцами томиться, будто нищенка под воротами. А потом прямо из ладьи, вонючая и обгоревшая на солнце, в мятом платье отправилась бы во дворец на прием?
Г. Г. Литаврин пишет:
«Караван Ольги, был, конечно, огромен. Одних женщин в ее свите, по-моему, было не менее 100 человек (едва половина из них была удостоена приемов). Знатные дамы имели во время путешествия, конечно, как и Ольга, собственных прислужниц и рабынь… Всего в императорском дворце в ходе двух аудиенций было принято вместе с Ольгой 217 русов… Что же до общей численности людей всей флотилии княгини, то она достигала, вероятно, полутора тысячи человек (напомню: свита посла из Тарса насчитывала 1000 воинов)»[72].
Полторы тысячи человек – это в среднем 70–80 двадцатиметровых лодий. Такое «стояние» если не парализовало бы работу всей гавани, то, по крайней мере, очень бы ей мешало. Поэтому под стоянием в Суду, вероятно, надо понимать долгое ожидание. Что можно сказать об этом?
Где, собственно, княгиня со всей своей свитой нашла пристанище? Если исключить версии с проживанием непосредственно в гавани, то ученые и писатели дают один ответ: у святого Мамы.
Ох уж эта «святая Мама»! Наблюдались даже колебания в роде: некоторые писали «у святой Мамы» (и даже «святой Маммы»!). Мы не станем корить за фактические ошибки писателей досетевой поры, когда для установления какого-то мелкого факта, особенно из зарубежной жизни, можно было месяц просидеть в библиотеке, и то без гарантии успеха. Все в том же договоре Игоря с греками четко указано место постоя: «да витають у святаго Мамы» (в переводе вставлено «в церкви святого Мамонта», «да не имуть волости зимовати у святаго Мамы», «И аще ускочить челядинъ от Руси… и от святаго Мамы…». Понятно не очень – почему местом постоя купеческого обоза (а то и возможным местом зимовки) указана церковь? С каких пор церкви используются в качестве гостиниц?
Писатели советской поры, вооруженные знаниями о том, что странноприимные дома бывали при монастырях, сделали вывод, что Святой Мама – это монастырь (на это же указал в примечаниях и Татищев). Вот как описывает это Семен Скляренко в романе «Святослав»:
«Вскоре все они собрались в ее келье. Там горели две свечи, освещая убогую монастырскую обстановку: стол, несколько лавок, серые каменные стены, узкие оконца, через которые долетал шум ветра и стон разбушевавшегося залива.
Княгиня успела переодеться и была в своей обычной одежде, с темной повязкой на голове, и это еще больше подчеркивало ее бледное, утомленное лицо, пересохшие губы».
Внешность княгини в этом отрывке идеально соответствует «убогой монастырской обстановке» – как будто она уже и постриг приняла. Становится жаль старую женщину, вынужденную на чужбине месяцами жить среди голых стен кельи, которая с тем же успехом могла служить тюремной камерой. Никаких монахов и прочих священнослужителей в этом «подворье монастыря» нет и не упоминается, туда свободно заходят люди обоего пола, въезжают с грохотом грузовые телеги… Странный какой-то монастырь, даже непонятно, мужской или женский.
В действительности с постоем дело обстояло так. В VI веке на берегу залива Золотой Рог (он же Хрисокерас, или просто Керас, по-гречески и Суд по-русски) на месте часовни либо храма был основан монастырь Святого Маманта. Святой Мамант Кесарийский – мученик III века, отличавшийся хорошими отношениями с дикими зверями. От монастыря получил название пригород Константинополя, находящийся в двух км от тогдашнего города. В этом пригороде в V веке была воздвигнута роскошная императорская загородная резиденция, с собственным ипподромом и гаванью. Дворец этот горел, потом опять восстанавливался; в IX веке в нем почти постоянно жил император Михаил III, здесь он и был убит, после чего власть перешла к Василию Македонянину, деду Константина Багрянородного. В окрестностях дворца находилось подворье для русских купцов. Есть предположение, что там располагались казармы русско-варяжского корпуса (части иностранных этерий). Летом наемники ходили воевать, а на освободившееся место вселялись купцы; к осени, когда войска возвращались, купцы освобождали помещение. Вот это-то и называлось «витать у святого Мамы». И если купцы и отроки могли размещаться в казармах, то саму княгиню с ближайшим окружением вполне могли поселить и во дворце поблизости. Сам размер делегации тоже наводит на эту мысль: полторы тысячи человек ни в какой монастырь не поместятся. Казармы для отроков плюс дворец для высших – уже реальный вариант размещения. Случай того стоил, а квартирный вопрос императоров не мучил: только в Константинополе и ближайших окрестностях у них резиденций имелось около десятка. Так что, я думаю, маяться три месяца в ладье или в келье, похожей на узилище, у нашей героини не было нужды. А поскольку предместье Маманта находилось на берегу Суда, то и, проживая там, формально она «стояла на Суду». Очень жаль, что до нашего времени от квартала тех времен не сохранилось вообще ничего.
