Книга Очень странные увлечения Ноя Гипнотика - Дэвид Арнольд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Внизу, в кухне, приглушенные голоса мамы и папы: они все еще говорят обо мне. До сих пор.
Я не знаю.
Может, мне нужна помощь. Наверное, так и есть, но прямо сейчас меня одолевает желание прислониться к чему-то знакомому, сделать для кого-то что-нибудь стоящее.
Я легонько стучу в дверь к Пенни. Ответа нет. Я очень медленно поворачиваю ручку и чуть приоткрываю дверь. В комнате полумрак, единственный свет идет от лампы на прикроватном столике; Пенни крепко спит, книга у нее на груди поднимается и опускается в ритме дыхания. На полу у кровати Марк Уолберг, он поднимает голову и смотрит на меня, я прикладываю палец к губам, и пес – а как же иначе! – сразу все понимает. Он опускает голову на лапы и не издает ни звука.
Снова у себя комнате, я откапываю старое письмо Пенни про «Завтрак у Тиффани», то, где перечислены «за» и «против». Внизу страницы, там, где стоит «готов ли ты посмотреть „Завтрак у Тиффани“ со своей любезной сестрицей? Пожалуйста, выбери один из ответов», я ставлю галочку возле «Да, непременно».
Теперь опять по коридору, к ней в спальню, где я кладу лист с ответом на столик у кровати, усаживаюсь в углу на любимый сестрин бинбэг леопардовой расцветки и смотрю, как книга у нее на груди поднимается и опускается: медленно вверх, медленно вниз, вверх, вниз.
«И кто сидит в твоем каноэ, Пенн?»
«Коль назвался сумасшедшим, так держи марку».
«Я не знаю, что это значит».
«Это значит: бери весло, дорогуша».
Так я сижу бо́льшую часть ночи, не в силах отключить мозг настолько, чтобы заснуть, не в силах встать и уйти. Просто сижу у сестры в комнате и гадаю, долго ли она сможет протягивать мне весло, прежде чем уронит его в воду.
Лучше не знать.
81. мощное выступление на бис
– Ты серьезно?
Очень медленно лицо Пенни обретает резкость.
– Вот это вот, – говорят нерезкие губы, – здесь. – И палец тычет в галочку внизу списка «за» и «против».
Я осторожно сажусь и растираю затекшую шею.
– Вот эта галочка. Ты не пошутил?
– Боже! Пенни. Подожди секундочку.
Но мне требуется целых пять секунд, чтобы вспомнить, где я. Не могу точно сказать, когда я заснул, но предполагаю, что примерно около трех часов ночи.
– Хватит, я только что дала тебе десять секунд, – торопит Пенни. – Это правда? Ты хочешь посмотреть со мной «Завтрак у Тиффани»?
Даже в таком состоянии я не могу не восхищаться жизненной силой сестры: улыбка в ее глазах напоминает проснувшийся вулкан, готовый к извержению по первому знаку подтверждения, что да, я на самом деле согласен посмотреть с ней фильм.
Я прокашливаюсь и отклоняюсь назад, чтобы набрать импульс для подъема:
– Ага.
– Что «ага»? – переспрашивает она, заканчивая реплику своеобразным гибридом смеха и повизгивания, но у моей сестры это получается необычайно мило.
– Я отметил «да», Пенн. Не дави.
Не знаю, как правильно описать движения, когда Пенни пляшет от радости. Наверное, никак, но если очень приблизительно, то представьте себе щеночка, который напился на рок-н-ролльной танцульке пятидесятых и вопит от избытка чувств: «Оу-йе! Оу-йе-е-е! Ах-ха-а-а!»
Я предупреждаю Пенни, что в данный момент я не в форме, что мы посмотрим кино в подвале после школы, и она так счастлива, будто я вручил ей чек с открытой суммой и велел не скромничать с покупками.
Но да, я тоже чувствую, что жизнь налаживается.
Оказывается, притворяться больным, чтобы откосить от школы, гораздо легче, когда родители в твоем присутствии ходят на цыпочках.
– Мне нездоровится, – сообщаю я им в кухне. – Похоже, я заболеваю.
– Ладно, – отвечают они, и через час в доме уже никого нет.
Я ставлю телефон на беззвучный режим, бросаю его на матрас и открываю ноутбук. Иногда мысли приходится собирать целую вечность, они ползут улитками, а в другой раз взрываются сверхновой – драгоценный последний миг в жизни звезды, когда ее истинное величие даже пугает, мощное выступление на бис перед вечностью. И хотя я едва в состоянии держать глаза открытыми, мне нужно избавиться от сверхновой у меня в голове.
2003 год. Ник Бостром, профессор Оксфордского университета, публикует статью с «доказательством симуляции», в которой описывает три возможных варианта для будущего человечества, или постчеловечества: а) мы вымрем еще до достижения постчеловеческой фазы; б) достигнув постчеловеческой фазы, мы будем не в состоянии симулировать реальность и в) мы в данный момент живем в симулированной реальности.
Вот в чем суть: учитывая траекторию технологического прогресса и предполагая его дальнейшее развитие, можно представить, что в какой-то момент мы научимся симулировать реальность, и если считать, что находящиеся внутри такой реальности не знают о ее ненастоящести, тогда будь наша нынешняя цивилизация действительно симулированной, то мы а) ничего не поняли бы и б) были бы уверены, что она подлинна. Как тени, пляшущие на стене пещеры. И мы, как Нео в начале «Матрицы», приняли бы то, что нам предложено, и жили бы в режиме автопилота, причем с удовольствием. А вдруг…
«А вдруг…»
«А вдруг…»
«А вдруг…»
Я закрываю документ и открываю Гугл, вбиваю туда «Элам», «Амброзия», «Феникс», «Эва» и «Рен», вдумываюсь в значение имен, – от Филипа Пэриша к Понтию Пилоту, от Натана к Джонатану, – размышляю о моем имени по отношению к Эйбрахаму и Эламу, о моем имени по отношению к Нео, о моем имени по отношению к НОАА и вообще о моем имени. Я смотрю на экран целую минуту или целый час, и хотя я не выспался только сегодня, мне внезапно кажется, что я не спал месяцами. Закрываю компьютер, валюсь на кровать, зажмуриваю глаза и позволяю этой жуткой идее созреть, прижимаясь щекой и ладонью к грубой ткани матраса.
