Книга Скоро полночь. Том 2. Всем смертям назло - Василий Звягинцев

Алексей не скрывал своего намерения, присматривался и зондировал почву в нескольких направлениях, но изначально имел в виду только одно, тот самый «Хантер-клуб», имевший непосредственное отношение к руководству всей антироссийской деятельностью в годы Первой мировой войны, и особенно — после 1917 года.[71]

Сильвия-Макрай знала об этой организации неизмеримо больше, чем Сильвия-99. Все те лица, которые через двадцать лет затеют сложную игру, используя Францию, САСШ, Германию, Красную и Белую России в своих интересах, жили уже сегодня, и половина из них состояла в числе учредителей того, что в разных реальностях называлось «Системой» и «Черным интернационалом».

Обе дамы обладали связями в таких кругах, что на их фоне даже приятельские отношения с наследниками угасающей Виктории Эдуардом и Георгом (будущими королями под номерами 7 и 5 соответственно) не выглядели столь уж впечатляюще.

Сам Алексей в данном случае изображал некий аналог графа Монте-Кристо. Русский князь (родственник знаменитого «Ивана Жестокого», единственного царя, памятного англичанам потому, что письменно обматерил их тогдашнюю королеву Елизавету), как и положено, обладал неограниченными средствами. Причем не «в тумбочке», а в одном из солиднейших банков (его владелец по чистой случайности тоже входил в число влиятельных клубменов).

Каждая из Сильвий в своем направлении надавила на нужные педали, Берестин предъявил заверенные документы о том, что он и его предки суммарно добыли несколько сотен медведей и кабанов, причем исключительно холодным оружием, о волках и прочей мелочи упоминалось вскользь.

На специально назначенной встрече знатоков Алексей продемонстрировал, как в России пользуются рогатиной и ножом. На чучелах, конечно, поскольку живых и пригодных для поединка медведей в Британии давно уже не водилось.

В результате, вопреки всем обычаям (писаных правил не существовало), уже через месяц он был принят членом-соревнователем «Хантер-клуба» (т. е. кандидатом). Вопрос о действительном членстве должен был решаться на ежегодном общем собрании, но никакого специального значения эта формальность уже не имела.

Для упрочения своего авторитета Берестин решил прослыть заядлым картежником. Играл много и азартно (по-русски), но, как правило, проигрывал. Сравнительно умеренные суммы, зато часто. Это только прибавляло ему симпатий в обществе. С ним старались дружить, потому что удостоенные чести сесть с ним за ломберный столик получали к утру не только несколько гиней и головную боль от неумеренных возлияний, но и массу интереснейшей информации о времяпрепровождении русской аристократии. И кое о чем еще. Князь был «находкой для шпиона». Болтал непрерывно, с самой легкой наводки готов был разглашать конфиденциальные сведения, формально государственной тайной не являющиеся, но незаменимые для анализа состояния российского высшего общества, гвардии и армии.

Зато остальное время суток, за исключением времени, потребного для сна, они с Сильвией-Макрай старательно работали над своей основной задачей.

На поле боя можно выиграть сколько угодно сражений, но войны, если они не тотальные, на полное уничтожение, выигрываются в кабинетах дипломатов.

Вначале Алексей, вспомнив свое полководческое прошлое, за два дня разрисовал на картах ход военных действий на юге Африки «в реале», но с учетом введения в сюжет «Братства» и его наличных вооруженных сил. Затем, используя «Шар» Сильвии-99, начал добавлять в схему результаты своих собственных интриг.

«Стратегический имитатор» остался на пароходе, но он Берестину сейчас был нужен не больше, чем электронный калькулятор для решения арифметических задач в начальной школе.

Для человека, руководившего фронтом, на котором сталкивались миллионные массы войск и много тысяч единиц невообразимой здесь техники, этот локальный англо-бурский конфликт чисто военного интереса не представлял. Он мог бы его выиграть с любой стороны, причем с заранее заданным результатом. Интерес был исключительно психологический — как добиться цели путем «стратегии непрямых действий».

Обе Сильвии сейчас рассматривались им просто как удобный и эффективный механизм воздействия на фигуры, назначенные на роль ключевых.

Что там у нас в исторических трудах написано? «По мнению правительства Ее Величества, лорд Китченер должен быть направлен в Капскую колонию как главнокомандующий войсками в Южной Африке». И он на самом деле сумел оправдать возложенные на него надежды, хотя и затянул войну на два года, несмотря на созданное под его руководством подавляющее техническое и численное превосходство. Так отчего не распространить в печати сведения о «не совсем нормальных» склонностях указанного генерала к собственным адъютантам и кадетам Сандхерста? По такому, вполне голословному, обвинению загремел сравнительно недавно на два года в тюрьму особо строгого режима великий писатель Оскар Уайльд.

Посадят или нет — неважно, но уж главкомом точно не назначат. А оставят в должности нерешительного и медлительного Редверса Буллера, психологического двойника российского Куропаткина[72].

Следующим объектом был военный министр Гордон Ленсдаун. Тогдашние репортеры «желтых», но популярных в народе газет за жалкие десяток фунтов готовы были под своим именем напечатать абсолютно все, что угодно. А уж если текст сопровождался «документальными свидетельствами», а гонорар — сотнями, одновременно запустить несколько подвалов, а то и целых полос компромата — нечего делать.

Бедный министр. За неделю его стерли в порошок, сделав главным виновником всех бед. При этом абсолютная неготовность к войне британского комсостава, отсутствие настоящего плана кампании, неспособность наладить воинские перевозки морем даже не входили в перечень главных прегрешений. Упоминались постольку-поскольку. С учетом всех достижений информационных технологий, недоступных простодушным умам эпохи примитивного рационализма, между дежурных фраз вставлялось совсем другое.

Очень забавно было Алексею сидеть в глубоком кресле, партия которых была изготовлена за счет некоего Дж. Дж. Курва[73]из тысячелетнего баобаба, пораженного молнией в 1851 году в Кении. О чем свидетельствовали прибитые сбоку, но на видном месте серебряные жетоны. Перед овальным столом, обтянутым тщательно выдубленной и выскобленной шкурой африканского слона, подстреленного полковником Флэнаганом в 1839 году в местах, которые намного позже будут названы Северной Родезией. И это подтверждалось аналогичными жетонами. Здесь благотворители желали навеки остаться в памяти грядущих поколений охотников.