Книга Время игры - Василий Звягинцев

Только вот больше Сашка не ощущал в своей черепной коробке сразу двух синхронно работающих мозгов нечеловеческой мощи. Память — да, осталась, но и не более.

Ему стало и грустно немного и в то же время радостно. Он привык быть нормальным человеком. Умным, отчаянным, подчас эксцентричным, умеющим многое такое, что и не снилось нормальным обывателям, — но человеком. Пусть даже «кандидатом в Посвященные», но ведь пока лишь кандидатом…

Еще Шульгин чувствовал, что автором интриги была скорее всего дружелюбно настроенная к нему личность. Или — неодушевленное, но определенным образом мыслящее устройство.

Хотя замысел интриги оставался для него по-прежнему темен.

Дебютная идея гроссмейстера, способного мыслить на 15–20 ходов вперед, для всего лишь перворазрядника Сашки пока что выглядела непостижимой.

Поэтому он, по обычному своему практицизму, удивительным образом сочетающемуся с наплевательским отношением к далекой перспективе (не тревожься о дне грядущем, грядущий день сам позаботится о себе, каждому дню достанет своей заботы), решил отложить стратегические проблемы хотя бы до завтра, а сегодня предаться отдыху, развлечениям и неторопливым беседам с новыми «друзьями».

Шульгин не без оснований предполагал, что время, на которое он оставил Славского и фон Мюкке наедине, партнеры использовали для соответствующих консультаций. На что он, кстати, и рассчитывал.

На кухне дачи Джо приготовил вполне приличный ужин из курицы, принадлежавшей сторожу, найденных в кладовке овощей и собственных припасов. Занавесив на всякий случай окна одеялами, поставили посередине стола семилинейную керосиновую лампу, разлили по стаканам чуть разбавленное невкусной, излишне минерализованной колодезной водой виски.

Вечер получился тем более приятный, что капитан начал уже понемногу передвигаться, пока еще держась руками за стены, спинки стульев и прочие подходящие опоры.

Не договариваясь, они дружно решили не касаться могущих вызвать споры и разногласия вопросов, а сосредоточились на тайнах природы вообще и восточной медицины в частности.

Шульгин, вроде бы полностью «перетянув одеяло на себя», красочно и подробно рассказывал о своих встречах с первобытными целителями Африки, Центральной и Южной Америки и особенно Индии, Бирмы, Сиама и Кохинхины. Кроме некоторого собственного опыта, Сашка почти дословно цитировал целые главы из книги «Свидетель колдовства» и ефремовского «Лезвия бритвы».

Чем и выгодна позиция пришельца из будущего — всегда можно выдать известные любому развитому десятикласснику вещи за глубочайшие откровения.

К концу беседы Шульгину все уже было ясно.

Расчувствовавшись по поводу очередного чудесного спасения, под воздействием выпитого виски и растормаживающей голубой таблетки, Славский наконец признался, что до последнего момента испытывал в отношении сэра Ричарда серьезные сомнения.

Наученный горьким опытом, он привык считать любого нового человека, внезапно завязывающего с ним знакомство, возможным неприятельским агентом.

— А после мировой войны нравы настолько упали, что вполне приличные люди не брезгуют шпионажем. Раньше такого не было. Даже офицеры Генштаба, занимающиеся агентурной разведкой по должности, считались не вполне комильфо. Ненамного лучше жандармов… — сообщил Станислав Викентьевич, расслабленно улыбаясь.

— И на кого же я мог, по вашему впечатлению, работать?

Славский, в котором голубая таблетка разбудила какие-то глубинные качества личности, внезапно посерьезнел.

— Сэр Мэллони, давайте поговорим, как полагается белым людям…

Шульгин совершенно не ожидал, что его тщательно сбалансированный психотропный препарат произведет на господина Славского подобное действие. Но, очевидно, суть его натуры была именно такова…

Подобно свободомыслящему интеллигенту 60-х годов, он вдруг «отвязался».

И начал рассказывать, причем очень близко к истине, известной Шульгину, о крайне неприятной организации, именуемой «Круглым столом», ставящей своей целью если и не захват всех ключевых позиций в политике и бизнесе, с последующим созданием тайного «мирового правительства», то нечто весьма к этому близкое.

— Нет, вы не можете до конца этого понять, Ричард! — Лицо и голос Славского выражали прямо-таки страдание уязвленного в своих высших побуждениях человека. — Для чего мы сражались столетия подряд, отвоевывали территории, цивилизовали туземцев, сражались не за барыши ведь, за идею, какой бы она ни была?!

Киплинг — «Несите бремя белых».

— Ермак, Ермолов, Сессиль Роде, Скобелев, Черняев, князь Барятинский — все они создавали империи, которые служили благу цивилизации. А что нам хотят навязать взамен? Протоколы сионских мудрецов? Американизм в фарисейской трактовке Теодора Рузвельта и Вудро Вильсона? Я не знаю ваших идейных принципов, дорогой Ричард, я просто надеюсь, что такой человек, как вы, никогда не согласится, чтобы вами помыкали неизвестно откуда взявшиеся люди, желающие доказать, что то, что хорошо для банка «Соломон Бразерс», хорошо и для человечества.

Пафос Славского был Шульгину совершенно понятен, особенно в свете грядущих десятилетий истории.

Да, для истинного британца исходная позиция правильна.

Пусть говорит дальше. Сашка плеснул еще по пятьдесят граммов в стаканы.

— А война? Кому нужна была мировая война? Что делили Англия, Германия, Россия? О Франции я не говорю, у тех отрыжка 1871 года…

— Короче можете, Станислав? — мягко спросил Шульгин.

Сейчас ему вдруг показалось, что Славский и вправду может быть этническим русским или поляком российского подданства. Как Джозеф Конрад. Слишком не британский запал руководил им сейчас. Тут и голубая таблетка не объясняет всего.

— Нет, Ричард, не мешайте мне. Хочу высказать все. Чтобы вы поняли. На наш мир надвигается враг. Коварный, жестокий, почти всесильный. Или — воображающий, что он всесильный. Вы молодец, вы помогли нам в самый сложный момент. Помогите же и дальше…

И потом, нервно затягиваясь трещащей папиросой, стал объяснять именно то, что Шульгин знал и раньше, интересуясь делами «Хантер клуба».

Честно сказать, до последнего он предполагал, что Славский вместе с фон Мюкке как раз на них и работают. Теперь выходило, что нет.

— На чьей же тогда стороне вы, Станислав? Красной контрразведки, белой или?..

— Именно что «или». На стороне тех, кто не желает допустить перехода власти в руки «мировой закулисы». Московские же большевики к ней очень близки. Еще с времен восстания 1905 года, если не раньше.

— А белые?

— В отношении их я тоже испытываю сильные сомнения. Говорят, что все, от великих князей до Керенского, Гучкова и Милюкова, принадлежали к масонам, а это почти одного поля ягоды… А вот в вас я увидел настоящего человека. Человека принципов, чуждого новомодных, крайне неприятных веяний. Наверное, такие люди сохранились лишь на окраинах империи.