Книга Наполеон: Жизнь после смерти - Эдвард Радзинский

Со мной что-то происходило… Помню, я увидел вечного республиканца Лафайета, который теперь заседал в Законодательном собрании. Выслушав его очередную пламенную речь о свободе, я сказал ему: «Вы совсем не изменились». Как сообщил мне потом Фуше, этот простодушный глупец-идеалист не понял, решил, что я говорю о его внешности. И наивный Лафайет печалился домашним: «Но я не мог ответить ему тем же комплиментом, император очень изменился».

Я и вправду потучнел, расплылся… результат сытой жизнь на острове без бивуаков, без войны… Я стал как-то малоподвижен, исчезла молодая, наглая уверенность… Да, я перестал быть молодым. Я был императором, а сейчас нужен был молодой волк, беспощадный вояка, чтобы победить целую Европу. Ибо только разгром мог образумить врагов. Но я уже чувствовал — его не будет.

Выступая в поход, я обратился к армии: «Солдаты! Много раз вы решали судьбу Европы… Но после Аустерлица, Фридланда и Ваграма мы были слишком великодушны, поверив словам монархов, которых мы оставили на тронах. Теперь они вновь объединились и посягают на судьбу и священные права Франции. Пойдем же навстречу им, разобьем их, как уже били столько раз. Они оставили нам один выбор — победа или смерть!»

В каюте было невыносимо душно. Заходившее солнце било в закрытое шторами окошечко. Император сидел в расстегнутой рубашке, видна была его толстая грудь. Он диктовал непрерывно:

— Перед битвой при Ватерлоо у меня было всего сто двадцать тысяч — гвардия, кавалерия и пять армейских корпусов. Ней командовал левым флангом, Груши — правым. Я стоял в центре, готовый прийти обоим на помощь. У Веллингтона было девяносто тысяч: англичане плюс ганноверцы, бельгийцы и голландцы — все мои бывшие союзники. У Блюхера — сто двадцать тысяч. К ним на соединение двигались войска России и Австрии. План был ясен: разгромить пруссаков и англичан до прихода подкреплений.

Дело началось успешно. Ней заставил англичан отступить. Я форсировал у Шарлеруа реку Самбру и ударил в стык армий Блюхера и Веллингтона. И вместе с маршалом Груши разбил пруссаков (как обычно) и отбросил к Льежу. Но добить их мне не удалось — не подоспел вовремя корпус Друэ д'Эрлона. Он был храбрый солдат, но бездарный генерал.

Теперь мне необходимо было окончательно разделить Блюхера и Веллингтона. И я отправил корпус Груши добить пруссака. У Груши было тридцать шесть тысяч — треть моей армии! А пока я соединился с Неем. И мы повернули против Веллингтона.

Я нашел англичанина вечером семнадцатого июня южнее деревни Ватерлоо перед лесом Суань и встал перед ним, отрезав ему путь к отступлению. Я не стал атаковать с ходу — поле было размыто недавними ливнями, и я решил подождать, когда подсохнет — удобнее ставить пушки. Да и не худо было дать отдохнуть перед решающим боем усталым молодым солдатам. Я перенес сражение на следующий день.

В полдень восемнадцатого июня заговорили пушки. Задача была проста: я атакую англичан и разбиваю их прежде, чем Блюхер (он должен был надолго завязнуть в битве с Груши) придет к ним на помощь. Но когда я садился на коня, я услышал… у меня было некое чувство… короче, я уже знал, что меня ожидает. Я никогда не видел земли и неба перед сражением. Я видел только своих солдат и врага перед боем, и убитых и раненых — после боя. Но тут я странно отвлекся, впервые заметил, как дул ветер, обнажая сучья деревьев, как серебрились на ветру листья, как на солнце надвигалось темное облако. В воздухе чувствовалась сырость близкого дождя… Все было величественно и напряженно, как бывало перед грозой в Мальмезоне… когда под печальный шум дождя я любил ее…

Очнулся я от выстрела пушки. Сражение началось. Англичане стояли насмерть… До этой фразы, Лас-Каз, все вычеркните… Итак, англичане стояли насмерть, а я должен был любой ценой прорвать их центр. Но после непрерывной пальбы и кавалерийских атак, продолжавшихся много часов, англичане… по-прежнему стояли!

Маршалы просили бросить в бой Старую гвардию. Но я не мог отдать ядро армии и остаться с необученными новобранцами… В семь часов я бросил на прорыв всю свою кавалерию. Но со мной не было Мюрата, а Ней оказался бездарным кавалеристом. Прижатые друг к другу всадники на узком фронте (фронт составлял всего четыре километра, при Аустерлице, например, — десять) стали удобной мишенью для англичан. Они беспомощно кружились, как в водовороте, среди английской пехоты. Но я точно чувствовал пульс боя: еще немного… совсем немного, и мы их сломаем!

И я бросил в бой пять батальонов гвардии. Это был неотразимый удар! Великолепный завершающий аккорд!.. Я видел — мы побеждаем! Побеждаем!..

И в тот самый миг я пал в бездну! Именно тогда, в разгар атаки, я увидел их… войсковые колонны, стремительно двигавшиеся к полю боя. Сколько раз в решающий миг сражения подоспевший резерв давал мне победу!.. Великий миг Маренго!.. А теперь… Теперь все было наоборот… Судьба била меня моей же победной картой! Я различил в подзорную трубу прусские знамена — это подходил Блюхер… А в это время Груши далеко отсюда тоже готовился к бою. Он решил, что обнаружил главные силы Блюхера, и собрался их уничтожить. На самом же деле пруссак его надул — перед ним стоял всего лишь жалкий отряд, который должен был его задержать…

Кавалерия Блюхера ворвалась на поле и начала рубить моих солдат! Да, это был конец. Вместе с пруссаками перешли в наступление англичане. Началась паника… позорное бегство… Месиво бегущих… их рубят… я посередине… лицо покрыто пылью и слезами… с трудом держусь в седле… И вместе с моей Славой погибала Старая гвардия. Я понимал, что мне надо умереть здесь, с ними. Но сколько раз в тот день я искал смерти, а так и не нашел! Рядом, впереди, сзади падали солдаты, но для меня не нашлось ни одного ядра, ни одной жалкой пули…

Император задумался.

— Почему я проиграл? Может, зря ждал, пока подсохнет размытое поле, и упустил полдня, вместо того чтобы тотчас атаковать Веллингтона? Или мне не следовало отсылать Груши — ведь это лишило меня трети армии? Это — ошибка? Или то — ошибка?.. Нет, думаю, дело в другом. Что бы я ни делал прежде, все было правильно. А теперь — все было ошибкой. Я перестал быть нужен… кому? Судьбе? Истории? Господу?..

Нет, вычеркните все это! Напишите просто: но Старая гвардия, как и моя Слава, в тот день остались не сломлены. Мои гвардейцы закрыли своими телами отход остатков армии на Шарлеруа. И Груши, бездарно упустивший Блюхера, сумел увести свой корпус с поля сражения, сохранил всех своих солдат… И, возвращаясь в Париж, я понял: мне нужно жить, чтобы… выиграть!

Император остановился и сказал:

— Однако душно… Выйдем на палубу.

Смеркалось. Он смотрел на волны. И повторил:

— Я выигрываю… побеждаю… и падаю в бездну… Где началось падение? В Смоленске?.. Меня погубила мечта? Но зато какая величественная! Занять Москву, оттуда — в Индию… И там приставить шпагу к английскому горлу! Величайшая империя… бескрайняя…

В этот миг раздался крик с мачты: «Земля!» Люди высыпали на палубу. Вдалеке из волн океана вырастала черная скала. Одинокая скала, которую он получил взамен империи. Остров Святой Елены.