Книга Дотянуться до престола - Алекс Кейн

Через Покровские ворота сани въехали в Китай-город, где жили церковники, дворяне, купцы. Здесь разрушений было меньше, лишь кое-где виднелись припорошенные снегом пробоины в досках мостовых – следы от пушечных ядер осаждавшего Москву ополчения. Заметенные деревянные терема с резными наличниками посреди обширных дворов, церквушки с блестящими маковками на каждом углу, лавки и кабаки – все теперь было обыденным и мирным. Словно и не пожирали Русь голод и разруха, последствия войн и бесцарствия.

«Ничего, – размышлял Василий Григорьевич, – даст бог, выберем самодержца на Земском соборе да заживем по-прежнему, тихо и благочестиво».

По улицам сновал народ: степенно шествовали монахи в торчащих из-под шуб рясах, на перекрестках дежурили стрельцы и казаки, бегали ободранные мальчишки, неспешно прохаживались торговцы с висящими на груди лотками, в которых лежали прикрытые тряпкой пироги. Перед каждой церквушкой с дюжину нищих и юродивых вопили, требуя милостыни и демонстрируя всем желающим заскорузлые раны. Василий Григорьевич, брезгливо поджав губы, отворачивался от них и прятал бороду в меховой воротник.

Между тем, миновав Ильинку, сани выехали на Пожар[1]. Площадь была полна: тут раскинулись торговые ряды. В воздухе плыли запахи свежеиспеченного хлеба, чеснока и жареных куропаток, которых готовили здесь же, на костре. Продавцы, притопывая от холода, расхваливали свой товар, а румяные бабы, бородатые мужики, оборванные дети толпами бродили между рядами, крича, споря, торгуясь.

Сани замедлились, а потом и вовсе остановились.

– Что там? – крикнул Телепнев вознице.

– Кажись, драка, Василь Григорьич.

И в самом деле, два мужичка в тулупах азартно пинали бродягу в дырявом зипуне. Тот закрывался руками и верещал:

– Больно же, ироды!

– Ниче, тебе наука, вдругорядь не будешь воровать!

– Ладно, нехристи, вмале[2] попляшете! Вот выберут царя-батюшку, он вам живо покажет, как втридорога драть!

– Эва, сказанул. Да бояре век промеж себя не договорятся, – засмеялся стоящий у лотка старик.

Отпихнув нападавших, бедолага в зипуне торжественно поднял багровый от мороза палец:

– Истинно, Царица Небесная послала ужо заступника нам! Надысь нашли на алтаре Успенском младенца с державою в руках и скипетром, и бысть ему царем!

– Да ты почем, дурак, ведаешь?

– А все про то сказывают, а иные и сами видали. А живет он в Кремле-городе, в палатах боярина Шереметева.

– Уй, да слыхала я про того младенца, – фыркнула толстая тетка в убрусе, – да только не Богородицей он послан, а извергами-иноземцами, дабы Рюриковичев престол загрести да нас в латинство обратить.

– И не иноземцами вовсе, а боярами нашими, которые из седмочисленных[3]. Жалко им с властью-то расставаться.

«Чего только не болтают», – усмехнулся про себя Телепнев, пока возница кнутом прокладывал дорогу.

Пять минут спустя сани миновали мост надо рвом, окружающим Кремль, и через широкие Никольские ворота прямиком направились к Житничной улице, где стояли палаты боярина Шереметева.

* * *

– Здрав будь, боярин Федор Иванович!

– О, Василь Григорьич, наконец-то, – обрадовался Шереметев, поднимаясь. – А я как раз отдыхаю. Проходи, садись. Марфа! Сбитня гостю горяченького!

Они уселись возле накрытого парчой стола. Холопы забегали, и через пять минут перед Телепневым стояли большая кружка с дымящимся сбитнем, плошка с патокой и вазочка с вареньем. Перекрестившись на иконы, Телепнев с видимым удовольствием втянул носом пряный запах горячего медового напитка.

Выгнав всех из горницы, Шереметев выжидательно взглянул на Василия Григорьевича:

– Ну, сказывай, как съездил.

– Да неча сказывать-то, Федор Иваныч, – развел руками гость. Свою ферязь он оставил в сенях и теперь радовал глаз ярко-синим бархатным кафтаном с золотыми пуговицами. – Не желает старица Марфа сынка свово на царство отдавать. Мы-де четырех царей за восемь годков извели, и Мишке, мол, она такой судьбы не желает.

– Уговаривал ее? Дары мои отдал?

– А то как же. Да она ни в какую, хоть кол на голове теши. Вот, грамотку тебе прислала.

Телепнев достал из-за пазухи помятый свиток и передал Федору Ивановичу.

– «И молю тебя, батюшка мой, все свое могущество употреби, – Шереметев бегал по строчкам глазами, бормоча под нос, – дабы Мишу мово от сей участи отвести… а уж я за тебя молюсь денно и нощно… и за господина моего полоненного Федора Никитича… а сынок мой молод и к державной доле не способный…»

Наконец он откинул письмо и в сердцах плюнул:

– Тьфу ты, вот упрямая баба! Уж чего, кажется, лучше, так нет – противится.

– И не говори, – вздохнул Василий Григорьевич. – Что ж теперь делать станем, а, Федор Иваныч? Для нас лучше Мишки-то Романова не сыскать.

– А ничо. Я уж и с батюшкой его списался, обговорили, дескать, как только сын на царство встанет, так сразу его, Филарета, из полона-то и выкупит. А мы уж тут расстараемся, чтоб митрополиты его патриархом поставили, нам не впервой. Так что хочет инокиня Марфа Мишку благословить аль нет, никакого различия. Выберем его, и согласится, некуда ей деваться-то будет.

– Добро, – кивнул дьяк.

Шереметев отхлебнул сбитня и задумался. Минуты три гость и хозяин сидели молча, потом Телепнев осторожно спросил:

– А скажи-ка, Федор Иваныч, чегой-то на Пожаре болтают про мальца, при тебе живущего? Мол, он будущий царь, Богородицей на Русь посланный.

Боярин удивленно вскинул брови.

– Уже болтают? Скоренько. Тут, вишь, Василь Григорьич, какое дело: недавно в церкви Успения мальца нашли, прям под иконою Богоматери Владимирской. Я как раз у архимандрита Чудова был, у Аврамия, и князь Пожарский со мной. Обсуждали про Земский собор всякое… ну, ты разумеешь. И тут прибегает ихний чернец да орет как оглашенный, дескать, Заступница Небесная царя послала. Ну, мы и пошли всем скопом поглядеть, а там и всамдель дитятя…

– Во-он оно что, – удивленно протянул Телепнев. – И впрямь, похоже, непростой ребетенок.

– Оно конечно, не всякий день на алтаре мальцов-то находят.

– И что ж, он у тебя?

– Да, Василий Григорьич, здесь расположился.

– И как, глянулся тебе? Не пужается?

Шереметев обреченно махнул рукой.

– Да какое там. Шустрый – спасу нет, кого хошь расскучает. Весь день по палатам да по двору бегает, пришлось ему Сенькину шубейку отдать. Бывает, и в лари-сундуки заглядывает. А скажешь чего – орет.