Книга Александр Великий. Дорога славы - Стивен Прессфилд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ТЕЛАМОН
Когда я был мальчиком, у меня было два наставника. Аристотель учил меня рассуждать, Теламон учил действовать. Ему было тридцать три. Мне семь. Никто не приставлял Теламона ко мне специально: скорее, я привязался к нему и ни в какую от него не отходил. Он казался, да и по сию пору кажется живым воплощением идеального солдата. Бывало, во время строевых учений я таскался за ним, подражая его походке так, что бойцы покатывались со смеху. Однако ни о каком неуважении или передразнивании с моей стороны тут не могло быть и речи. Мне лишь хотелось ходить, стоять, ездить верхом так, как это делал он. Теламон происходил из Аркадии, с юга Эллады. Моя мать желала привить мне чистое аттическое произношение и сокрушалась из-за того, что я всё время сбивался на тягучий, аркадский выговор. Тогда Теламон был десятником, теперь он командует армиями, но мне по-прежнему бывает трудно выманить его с поля в штабной шатёр. Его представление о хорошем завтраке сводится к ночному маршу, а о хорошем обеде — к лёгкому завтраку.
В десять лет я попросил Теламона объяснить мне, что значит быть настоящим солдатом. Он и объяснил, но отнюдь не словами. Вместо того чтобы втолковывать мне азы военного дела, Теламон на три дня взял нас с Гефестионом в зимние горы. При этом мы всю дорогу не могли добиться от него решительно никаких объяснений, как будто быть солдатом означало играть в молчанку.
Ночью мы промёрзли до костей, как будто быть солдатом означало уметь сносить лишения. Значило ли это, что он преподнёс нам первые уроки военного дела, сводившиеся к тому, что воин должен молчать, выполнять приказы, терпеть лишения и не задавать вопросов?
В третий вечер похода мы наткнулись на волчью стаю, выгнавшую оленя на лёд замерзшего озера. Теламон, подхлёстывая коня, галопом поскакал к озеру. В пурпурном закатном свете мы наблюдали за тем, как развернувшаяся веером стая преследовала добычу, направляя беглеца то в одну, то в другую сторону, не давая ему прорваться к берегу, под защиту деревьев. Олень превосходил волков быстротой бега, но они сменяли один другого, а он уставал. Наконец один из них перекусил оленю подколенное сухожилие: он рухнул на лёд, и вмиг стая набросилась на него. Мы с Гефестионом и охнуть не успели, а волки уже пожирали добычу.
— Вот это солдаты, — заявил Теламон.
Позже, уже в одиннадцать лет, я видел, как Теламон (служивший в ту пору под началом моего отца) проверял сформированный им отряд перед походом на одно из племён. Велев каждому бойцу положить к ногам свою заплечную котомку, он обошёл строй и выбросил всё, с его точки зрения, лишнее. По окончании проверки у солдат не осталось ничего, кроме глиняной миски, железного вертела и хламиды, предназначенной служить и плащом, и одеялом.
Теламон учил тому, что в солдатском вещевом мешке нет места всякому хламу. Например, надежде. Мечтам о будущем. Воспоминаниям. Страху. Угрызениям совести. Нерешительности.
Накануне битвы при Херонее, когда мне в восемнадцать лет впервые доверили командовать отрядом тяжёлой кавалерии, состоящей из гетайров — «истинных товарищей» или «друзей» царя, и мы с Гефестионом обходили строй, нам вспомнилось поучение нашего наставника. И показалось более чем странным: как может солдат идти в бой, не видя пред собой надежды? Нас самих переполняли самые радужные ожидания, ну а уж мы, со своей стороны, постарались передать этот настрой бойцам, разжигая в них жажду славы, богатства и господства над всей Элладой. Когда штабной писец, заносивший на папирус завещание каждого солдата, предложил составить таковое и нам, мы с Гефестионом покатились со смеху. Примерно такова же была и реакция наших молодых бойцов.
— Оставь мои яйца Антипатру, — гоготал один.
— А мою задницу завещаю на армейские нужды, — надрывался другой.
Я уж совсем было собрался отпустить шуточку позабористей, но тут Чёрный Клит спросил:
— Александр, а кому достанется твой конь?
Он имел в виду Буцефала, скакуна, стоившего дороже десяти пожизненных жалований.
Вот тут меня проняло. Мысль о возможной скорой разлуке с конём мигом отрезвила меня, и я наконец понял, что имел в виду Теламон.
Идя в бой, воин должен помнить, что итог каждой схватки ведом только богам. А значит, ему не стоит брать с собой столь никчёмный багаж, как мысли о богатстве, славе, даже о смерти. Надобно отбросить всё это прочь и атаковать налегке, положившись на судьбу. В этом нет никакой тайны. Все поступают именно так. Им приходится, или они не смогут сражаться. Вот почему Теламон потрошил солдатские мешки и таскал с собой сопливых мальчишек к замерзшим вершинам, чтобы показать им, как стая хищников вершит холодное убийство.
В другой раз, уже юношами, мы с Гефестионом поинтересовались у Теламона, есть ли в солдатской котомке место для самообладания.
— На самом деле, — ответил он, продолжая зашивать продырявленный плащ, за каковым занятием мы его и застали, — самообладание, которое так восхищает в манере держаться, присущей настоящим воинам, есть лишь внешнее проявление внутреннего совершенства. Таких достоинств, как терпение, мужество, самоотверженность. Возможно, солдат вырабатывает их, чтобы получить превосходство над воинами противника, но в первую очередь они нужны для победы над врагами в самом себе: безалаберностью, жадностью, неряшливостью, зазнайством и тому подобными. Каждому следует осознать, что он тоже участвует в этой борьбе, и каждый должен стремиться стать истинным воином, как ревностный ученик стремится перенять всё у мудрого учителя. Подлинный воитель бывает способен одолеть врага, не нанося удара, просто силою своего превосходства. И не только одолеть, но превратить его в союзника, в друга, даже в своего раба.
Тут наш ментор обернулся к нам и с улыбкой добавил:
— Как я сделал с вами.
Здесь и сокрыт ключ.
Может быть, те простые, усвоенные мною в детстве добродетели и позволили мне вместе с армией проделать весь этот путь. Возможно, в них заключается и выход из создавшегося положения. Время поджимает. Солдаты не будут ждать, как не будет ждать и эта река.
Давай же, мой юный друг, вернёмся назад по этому долгому пути. Я — дабы поведать, ты — дабы внимать. И начнём с самого начала. С Херонеи.
ЛЮБОВЬ К СЛАВЕ
КОСОЙ СТРОЙ
Херонея — это равнина к северо-западу от Фив. Здесь в свои сорок пять лет (мне тогда было восемнадцать) Филипп повёл Македонскую армию против объединённых сил Эллады. В его жизни это была последняя великая битва, а в моей — первая.
