Книга Семья и развитие личности. Мать и дитя. - Дональд Вудс Винникотт

3. Рост и развитие в незрелости

Читатель должен знать, что я представитель фрейдистской, или психоаналитической, школы. Это совсем не значит, что я считаю абсолютно верным все, что сказал или написал Фрейд; это было бы вообще нелепо, потому что взгляды самого Фрейда (как и любого нормального ученого) менялись на протяжении всей его жизни вплоть до кончины в 1939 году.

Кстати, существуют положения, в которые Фрейд верил, но которые мне и многим другим психоаналитикам кажутся неверными, однако это не имеет значения. Главное в том, что Фрейд стал основоположником научного подхода к проблемам развития человека; он преодолел запрет на открытое обсуждение проблем секса, и особенно младенческой и детской сексуальности; он признал основополагающую роль инстинктов и возможность и необходимость их изучения; он дал нам метод для использования и развития, который можно применить для наблюдений за другими людьми и за самим собой; он продемонстрировал существование подавленного бессознательного и результаты конфликтов в этом бессознательном; он настаивал на признании психической реальности (того, что реально для индивида, в отличие от того, что для него актуально); он смело попытался сформулировать теории ментальных процессов, и некоторые из его теорий стали общепризнанными.

Из всего этого можно сделать имеющие прямое отношение к нашей теме выводы. Каждый индивид в своем развитии имеет начало, он развивается и достигает зрелости; взрослая зрелость неразрывно связана с предыдущим развитием. Это развитие необыкновенно сложно и продолжается непрерывно с рождения и даже более ранних этапов через все взрослое состояние до старости. И ничто из этого развития, даже самые ранние моменты, даже то, что происходит в раннем младенчестве, опускать невозможно.

Тут стоит остановиться и подумать о целях нашей работы. Нас интересует создание должного окружения, соответствующего возрасту младенца, малыша, начинающего ходить, и ребенка постарше, — окружения, позволяющего каждому, и каждому по-своему, со временем стать личностью, которая смогла бы занять свое место в обществе без утраты собственной индивидуальности. Мы хотим, чтобы дети, которые находятся на нашем попечении, не стали «людьми крайностей»: либо теми, кто, казалось бы, встроен в общество, но у которых не удалась личная жизнь и нет ощущения своей полноценности; либо теми, кто добивается личного удовлетворения за счет пренебрежения к другим, или путем антиобщественного поведения, или безумия. Ибо мы знаем, что люди, относящиеся к этим двум крайностям, несчастны; они страдают. Некоторые из них «выражают себя» путем самоубийства. Кто-то на очень ранних стадиях развития не дал им самого важного, что-то оказалось ущербным в окружении, и в более поздние периоды ликвидировать последствия этого чрезвычайно трудно.

Но вернемся к теме маленьких детей. Когда мы обеспечиваем детям светлое детство, мы стремимся к определенной цели, а именно, чтобы каждый ребенок стал взрослым и полноценным членом общества, которое именуется демократией. Однако мы знаем, как важно не ставить детей б положение, к которому они еще не готовы. Более того, мы знаем, что тщетно «учить» демократии, ее можно усвоить только в процессе роста, развития, превращения индивидов в зрелые личности, из которых и состоит демократия. (Это тема последнего раздела «Некоторые мысли о значении слова „демократия“».)

Я хочу только упомянуть здесь ранние эквиваленты того, что, развиваясь в благоприятных обстоятельствах, станет материалом демократии. Оставляю в стороне воспитание старших детей, поскольку они имеют возможность принимать участие в деятельности клубов и других соответствующих их возрасту организаций. Однако зародыш всего этого — на ранних стадиях, и заключается он в привлечении детей к временному исполнению общественных функций. Разумеется, мы не можем ждать от мальчишек и девчонок, что они будут самостоятельно руководить своими группами, однако мы рассчитываем на то, что мальчик или девочка иногда будут играть в «руководителей». Игра — вещь не только приятная, но и очень полезная.

Иногда старшей сестре приходится исполнять обязанности матери, это очень большая ответственность, особенно в раннем возрасте, и мы видим, как добросовестное выполнение этих обязанностей лишает девочку непосредственности, спонтанности, осознания своих прав; этого избежать невозможно. Однако любой ребенок хотел бы получить ответственность на ограниченный промежуток времени. Лучше это получается, когда идея возникает у ребенка, а не навязывается нами. Однако со временем дети становятся способными идентифицироваться с нами и тем самым принимать разумное вмешательство без слишком большой потери ощущения собственного «я» и своих прав.

Разве не это проявляется в эволюции детских рисунков? Вначале простое пачкание, потом каракули. Потом ребенок сам видит некий смысл в своих каракулях, но мы об этом не знаем, если он нам не говорит. В своих каракулях ребенок видит все и всех. Возможно, вот эта выходящая за край рисунка линия — эквивалент ночного недержания мочи или какой-нибудь неприятности (вроде разбитой чашки), что было привлекательно для ребенка, но неудобно для взрослых. Потом появляется неровная окружность, и ребенок говорит «утка». Теперь ребенок выражает нечто большее, чем просто удовольствие от инстинктивного опыта. Здесь возникает новый интерес, и ради него ребенок готов отказаться от прежних, более инстинктивных удовольствий. Скоро, очень скоро ребенок пририсовывает к кружку руки и ноги, чертит внутри глаза. И мы говорим: «Получился человечек». Мы все смеемся, видя, что прямое выражение чувств уже зашло далеко, и с этого начинаются подлинные рисунки. И снова тут есть определенное достижение благодаря конструктивному характеру сделанного, которое признается и ценится теми, кто близок ребенку, кто ему дорог, — открыта новая форма коммуникации, которая порой бывает лучше речи. И очень скоро ребенок начинает рисовать картинки. Размер и форма листка определяют размещение нарисованных объектов. Потом приходит равновесие объектов и движений и тонкие «взаимоотношения» их пропорций. На короткое время ребенок становится художником. Однако более важно то, что ребенок развил способность сохранять непосредственность и спонтанность, в то же время соблюдая формы и другие виды самоконтроля. Такова в миниатюре идея демократии. Она еще очень слаба, потому что зависит от человека, с которым взаимосвязан рисующий ребенок. Позже эта личная связь разрывается, она должна быть разорвана и растворена, но прежде чем ребенок станет настоящим художником-профессионалом или, что гораздо вероятнее, обыкновенным гражданином, он должен научиться изнутри себя что-то дать человеку, в общении с которым возникли эти первые артистические стремления.

Все это уводит нас все дальше и дальше назад. В терминах окружения «все дальше назад и назад» означает все более и более личное, а это значит, что личность, с которой отождествляется ребенок, должна быть все более и более надежной, прочной.

Постепенно мы уходим назад к личности, которая может быть более чем надежна с точки зрения ребенка. Мы знаем, что, в случае маленьких детей только любовь к конкретному ребенку делает личность достаточно надежной. Мы любим ребенка, поддерживаем с ним непрерывную связь, и половина битвы выиграна. Но давайте продвинемся еще немного вглубь. Теперь нужно использовать еще более сильные выражения. Думаю, что в течение относительно короткого периода первых месяцев наиболее подходит слово «преданность». Я не использую слова «умная», «подготовленная», «хорошо обученная», хотя не отвергаю их. Но только преданная мать (или та, что становится ее заменой) способна удовлетворить потребности ребенка. С моей точки зрения, младенец в самом начале нуждается в активной адаптации к своим потребностям, которой невозможно достичь, если ухаживающий за мим человек недостаточно предан. Очевидно, что такой человек — мать младенца, у которой подобная преданность возникает естественно; и даже если можно доказать, что младенцы не знают своих матерей до достижения нескольких месяцев, я все же полагаю, что мать своего младенца знает.