Книга Синдром Кандинского - Андрей Саломатов

— Как вы думаете, — начал Антон, — ваша мама действительно верит в то, что я её бывший муж?

— А вы считаете, что она перед вами дурочку ломает? — спросила Наташа.

— Ну… чего от скуки не сделаешь. И не такие спектакли устраивают. Хотя что я вас спрашиваю? Вы же участница, лицо заинтересованное.

— За много лет, что я прожила в этом доме, здесь побывал только один посторонний человек, и тот милиционер. Зато в назначенный день и час появились вы. Совпадение? Может быть. Как я к этому отношусь, я говорить не буду. Мама много лет ждала вас и дождалась, остальное меня не касается.

Они вошли в темную комнату, и Наташа поставила свечу на письменный стол.

— Вот ваш кабинет, папа. Можете располагаться. Уже поздно. Завтракаем мы в девять, но вы можете спать сколько захотите, вас никто будить не будет.

— Я рад, что попал к вам, — сказал Антон и поставил кейс к стене.

— Я рада, что вы рады, — ответила Наташа.

— А что, света, кроме свечей, здесь нет? — спросил Антон.

— Есть. Но в то время, когда вы здесь жили, его еще не было. Поэтому мама просила не включать электричество. А сейчас ложитесь спать. Кабинет посмотрите завтра. — Она неслышно вышла и закрыла за собой дверь.

В полумраке кабинет покойного хозяина дома имел вид капитанской каюты какого-нибудь парусного судна времен Христофора Колумба. Рядом с массивным двухтумбовым письменным столом со львами на филенках стоял огромный, похожий на орган, книжный шкаф. Внутри шкафа за темным стеклом поблескивали почерневшим золотом корешки старых книг. Слева на стене висел древний бронзовый барометр в черной полированной оправе из какого-то благородного дерева. Старинные карты были убраны в тяжелые дубовые рамы, а на открытых полках стояли высушенные экзотические обитатели южных морей. И даже лампа над головой напоминала по форме кормовой фонарь военного фрегата, бороздившего моря лет триста — четыреста назад.

Диван, на котором Антону предстояло провести ночь, был узким и жестким, а накрахмаленное белье пахло чистотой и морем. Антон разулся, потянулся было за кейсом, собираясь сделать себе укол, но тут внизу ударили часы, и он от неожиданности отдернул руку да так и застыл в напряженной позе, пока не пробило двенадцать ударов.

— Чертовы часы, — прошептал он, — по идее, сейчас должна открыться дверь и войти старуха.

Едва он это проговорил, как в дверь постучали, затем она медленно, с тихим скрипом отворилась, и в комнату тяжело вошла хозяйка дома в длинном, до пят, белом платье, которое висело на ней, как на вешалке. На голове у нее была такая же белая широкополая шляпа с мертвым, помятым букетом на полях. В руках она держала костяной веер и от волнения постукивала им по ладони, словно кастаньетами.

— Это я, Антон, — прошептала она. — Ради Бога, извини за то, что я тебя потревожила. Мне так хотелось увидеть тебя еще раз. Так хотелось посидеть с тобой, поговорить наедине. Ты позволишь мне войти?

— Конечно, Елена Александровна, — растеряно ответил Антон.

— Я ненадолго, — возбужденно сказала Елена Александровна.

Больше всего Антона напугала страсть, с которой говорила хозяйка дома. Страсть, такая неуместная в этом тщедушном, высохшем теле, а потому противоестественная. Она была больше похоже на старую механическую куклу, у которой сорвалась пружина. Движения ее были резкими и беспорядочными, она то закрывала лицо руками, то всплескивала ими и закатывала глаза. Казалось, что сейчас завод кончится, пружина раскрутится до конца и металлическая лента, прорвав платье, выскочит где-нибудь на спине.

Нехорошее, жутковатое чувство охватило Антона. А Елена Александровна, кротко спросив разрешения присесть рядом, устроилась на краешке дивана и громким шепотом продолжила:

— Это твой дом, Антон. Все здесь принадлежит тебе и только тебе. Ты купил этот дом для меня, и я хочу, чтобы ты здесь жил. Помнишь, как ты внес меня сюда на руках? Помнишь? — с надеждой и отчаянием спросила она.

Антон промычал в ответ что-то невразумительное, и Елена Александровна с горечью торопливо перебила его:

— Молчи, молчи! Ты не виноват. У нас забирают память перед следующим рождением, иначе бы мы рождались на свет уставшими стариками. Я напомню тебе: я была в этом самом белом платье и в этой шляпке с флёрдоранжем. Мы пришли сюда пешком по пляжу, и ты полдороги нес меня на руках, потому что мне в туфли все время набивался песок. А потом ты внес меня на второй этаж. Ты был таким же красивым и сильным, как сейчас. Ты внес меня и положил на этот самый диван. А потом ты любовался мной. Снял с меня шляпку, поцеловал, распустил мне волосы. Помнишь, как ты вынимал шпильки из моих волос? О, какие у меня тогда были волосы! — По впалым старческим щекам Елены Александровны скатились две слезы, и она закрыла лицо руками. — Почему ты умер так рано? — сквозь рыдания проговорил она. — Зачем ты бросил меня одну в этом страшном, холодном мире? Ты же клялся, что любишь меня и будешь любить вечно. У тебя была я, были сын, дочь и еще не родившаяся Наташа. Ну что ты молчишь?

Антон с шумом выдохнул, провел ладонью по вспотевшему лбу и проговорил:

— Ну вы же сами понимаете…

— Не говори мне «вы», — перебила его Елена Александровна. — Скажи мне «ты». Мы здесь одни. Сделай милость, зови меня как раньше — Леночкой. Я понимаю, я старая а ты молодой. Ты ничего не помнишь. Тебе все это кажется бредом. Может, даже ты считаешь меня сумасшедшей, но все равно, дай мне хотя бы на несколько минут вернуться в прошлое. Скажи мне: Леночка. Я очень тебя прошу. Я умоляю тебя!

— Леночка, — деревянным голосом сказал Антон.

— Мне скажи. Мне. Меня назови Леночкой. Обратись ко мне…

Антон наконец понял, что от него хотят, и успокоился. Желание Елены Александровны теперь, после стольких лет ее ожидания, казалось ему вполне естественным. Он даже подумал, что старуха вполне заслужила этот вечер, какой бы безумной ни казалась со стороны ее затея. А потому, внутренне собравшись, он посмотрел Елене Александровне в глаза и как можно теплее сказал:

— Леночка. Всего я, конечно, не помню, но, честное слово, когда я в темноте подошел к твоему дому, он показался мне знакомым.

— К своему дому, — со счастливым лицом пропела старуха. — К своему! Потому он и показался тебе знакомым. Ты все вспомнишь, дорогой, все вспомнишь. Я помогу тебе, и мы проживем с тобой мои последние дни вместе. Я расскажу тебе, как жила все эти годы. Ты увидишь, я была верна тебе. Ко мне сватался Сергей Владимирович — твой друг, художник. Ты помнишь его? Я отказала ему. Он умер лет десять назад, спился. Хороший был человек, царствие ему небесное.

— Я не помню Сергея Владимировича, — меланхолично ответил Антон. Затем, немного подумав, он добавил: — Никак не могу привыкнуть к этому. Мне кажется, я не мог быть вашим мужем. И у меня есть доказательства.

— Доказательства? — удивилась Елена Александровна. — Какие же?