Книга Память всех слов. Сказания Меекханского пограничья - Роберт М. Вегнер

И тут крылась ловушка пустынного паука.

Формальной причины для мести не существовало.

Такого не случалось уже столетия. Все, даже Деана, понимали боль Ленганы х’Леннс и ее право успокаивать такую боль кровью. Но… кто убил ее сыновей, если Йатех никогда не рождался?

Деана ждала спокойно. Она была Песенницей Памяти в роду, знала почти все законы иссарам и историю родовых споров, тянущихся к временам самого Харуды, а потому понимала, что в этом деле Ленгана не обладала такой уж сильной позицией, как могло показаться. Она была в афраагре наполовину чужой, вышла замуж за мужчину рода х’Леннс всего несколько лет назад, и, хотя привезла немалое приданое и трех взрослых сынов, именно из-за ее истерической мании племя утратило уже семерых членов. Это не настроит старейшин к ней слишком хорошо.

Деана знала, что совет может наказать Ленгану многомесячным, а то и многолетним запретом покидать дом или заставить ее совершить паломничество к Кан’нолету, месту, где Харуда огласил Законы, и медитировать там год, а то и вовсе изгнать назад в родное племя. Это последнее было бы лучше всего, поскольку все знали, что матрона не перестанет думать о мести за сыновей. Старейшины также могли под любым предлогом назначить им поединок. Молодая мастер боевого транса и женщина, которая могла бы стать ей матерью. Еще одно пятно крови на камне и, возможно, спокойствие – наконец-то! – в афраагре.

А потом огласили решение, и мир Деаны сперва замер, а потом распался на куски.

* * *

– Стоило оно того?

Короткий вопрос, всего-то три слова, произнесенные шепотом, но содержалось в них все. Вся история оговоров, лжи, мании, ненависти, едва сдерживаемого презрения, крови и мести – будто багряный водоворот, пожирающий все новые жертвы.

Старшая женщина не ответила, лишь спокойно взглянула на Деану. Впервые они стояли настолько близко, что вытяни она ладонь, могла бы дотронуться до матроны, но, естественно, такого не случилось бы. В темных глазах Ленганы х’Леннс кроме спокойствия виделся и мрачный вызов. «Ну, попытайся, – говорил тот взгляд, – ну, протяни руку».

– Ты не поймешь… – проговорила Ленгана тихо. – Не поймешь, пока сама не переживешь такую потерю. Потом – нет уже ничего, только воспоминания, словно воткнувшиеся в тело стрелы. Ты… твой брат…

Обе они знали, о каком брате идет речь.

– Твои сыновья.

– У меня есть еще один.

Деана оттолкнулась от этого ответа, понимая, что не поймет никогда. Женщина эта не жалела о смерти двух сыновей, она пожертвовала бы и третьим, только бы ее достать. И все же – пришла попрощаться.

– Теперь ты познаешь покой? – спросила Деана.

– Возможно.

– Возможно?

– Возможно, я сумею позабыть, что где-то там, далеко, живешь ты. – Шепот Ленганы был едва слышен, слова падали, отделенные отчетливыми паузами. – Я не стану искать вестей о тебе, не стану искать… тебя. Когда ты исчезнешь – я забуду. Возможно. Пришла же я, чтобы быть уверенной, что ты уйдешь. Кан’нолет далеко, путь к нему неблизок. И я знаю, что ты не желаешь возвращаться.

Деана без улыбки кивнула. Это было правдой. Если бы она вернулась, ей пришлось бы покориться приговору старейшин. Она же скорее умрет.

– Я предпочла бы, чтоб ты никогда не появлялась в афраагре.

Матрона кивнула в ответ:

– Я тоже. Но такова была воля Владычицы. Я встретила мужчину, вышла за него, а в конце – даже его полюбила. – Она подвигала губами, словно что-то пережевывая. – Но их бы я не полюбила. Не смогла бы. Убила бы их, а потом убили бы меня. Так – лучше.

Гнев загорелся в венах Деаны, она едва удержалась, чтобы не потянуться к оружию. Лучше? Для кого?

– Ты неправа, – прошипела она. – Я бы тебя убила, прежде чем ты бы к ним приблизилась.

Она поправила пояс, забросила на плечо узелок с провиантом и вышла в притвор афраагры. Караван, к которому она хотела присоединиться, не станет ждать вечно.

Глава 2

Ничто не звучит так, как море, играющее костями.

Альтсин шел босиком по каменистому пляжу, бредя по щиколотки в воде. Кожаные сандалии он связал и перебросил через плечо. Бурая сутана успела уже потемнеть внизу от влаги, но это ему нисколько не мешало. Для ранней весны стояла теплая, очень теплая погода, но даже в середине лета купание в этих местах было бы… даже не жутким. Просто-напросто невозможным.

Он обошел по дуге несколько черепов. Из глубины одного, наверняка расколотого ударом топора, большой краб-отшельник глянул на него выпученным глазом и погрозил клешнями. В нескольких шагах от этих мест начинался Белый пляж.

Альтсин остановился и поднял взгляд.

Мечты. О добыче, новых покоренных землях, больших поселениях и каменных замках, выстроенных по образу имперских крепостей, откуда захватчики станут править покоренными странами. Мечты вторых, третьих и четвертых сыновей, для которых не хватало земли на суровой морозной родине в Лохаррах и на островах Авийского моря.

И эти мечты привели тех глупцов сюда, чтобы волны играли их костьми, а крабы селились в черепах.

Весь пляж – длиной в полмили, а шириной в несколько десятков шагов – был завален костями. Лучевые кости, словно побелевшие от времени куски дерева, фрагменты хребтов, словно брошенные бусы великанов-людоедов, клетки ребер и чаши черепов. И все это окружено кашей косточек куда мельче, оторванных от ладоней фаланг пальцев, раздробленных фрагментов стоп, зубов. Кто-нибудь мог бы даже подумать, будто сеехийцы специально расчленили тела пришельцев, но в Камане говорили другое: это морские падальщики растащили останки, дочиста их обглодав. Якобы в первые дни после битвы, когда пляж покрывал прилив, вода кипела от пирующих рыб и крабов, а воздух наполнял безумный клекот птиц.

Рассказы.

В этом-то все и дело. Каждый корабль, покидающий остров, уносил в мир историю о Белом пляже, а северные пираты больше не осмеливались нападать на Амонерию.

Сеехийцы прекрасно выбрали место. Дикий пляж с отвесным клифом [1] над ним и морское течение, которое выбрасывает сюда все, что приносит вода, гарантировали, что напоминания о неудачном вторжении останутся на месте. Городская беднота приходила сюда собирать древесину, куски сетей, а если Эйфра была милостива, то и сундук или тюк, смытый с борта не слишком-то удачливого корабля, но кости не трогал никто. Островитяне в некоторых делах установили четкие запреты, и среди них числился запрет убирать кости с пляжа. Те должны были там остаться и вечно «танцевать с волнами, петь морю свою песнь». Если кто-нибудь зарился на кости с Белого пляжа, то его собственные должны были восполнить утрату: в городе доныне рассказывали о глупце, который забрал отсюда дюжину зубов, чтобы их продать в Камане, но и месяца не прошло, как сеехийские воины его поймали, вырвали двенадцать зубов и разбросали те по пляжу.