Книга Тайны Третьего Рейха. "Гладиаторы" вермахта в действии - Олег Пленков

Высокие профессиональные качества немецкого офицерского корпуса и рвение офицеров, доходящее порой до фанатизма, сочетались, как правило, с неискоренимым презрением к тем, кто не имел отношения к Пруссии и к армии. Нацистов среди крупных армейских офицеров почти не было, и в целом первоначально генералитет презирал новую власть. Немецкий генерал Фридо фон Зенгер, сам не будучи пруссаком, отмечал, что большинству прусских офицеров было противно оказаться под покровительством лидера с пролетарскими устремлениями, и они были достаточно проницательными, чтобы ясно осознавать опасность гитлеровского курса в международной политике. Далекие от нацистской идеологии и мистицизма, недоступные для харизмы Гитлера генералы, — как люди практические, расчетливые, прекрасно знающие свое дело, — первоначально противились любым авантюрам, ведущим к непредсказуемым последствиям. К примеру, командир 11-й пехотной дивизии в Аленштейне (Восточная Пруссия) генерал-лейтенант Гюнтер фон Нибельшютц в 1936 г. на военном параде по официальному поводу увидел офицера с высшей наградой НСДАП «Орденом крови» и тут же заявил, что «не может носить свои боевые ордена в присутствии человека, нацепившего орден движения бунтовщиков». Этот инцидент не ускользнул от внимания присутствовавшего на параде гауляйтера Восточной Пруссии Роберта Коха — вероятно, по этой причине Нибельшютц в 1938 г. был отставлен с поста инспектора военных училищ.

Да и во время войны между партией и армией постоянно чувствовалось отчуждение, проявлявшееся в различных мелочах и дошедшее до открытого столкновения только один раз — 20 июля 1944 г. Кажется странным, но даже столь влиятельный в нацистской иерархии человек, как Мартин Борман, в поисках управы на военных должен был обращаться непосредственно к Гитлеру. В записях бесед Гитлера приводится забавный эпизод: Борман жаловался фюреру, что административная служба вермахта с умыслом не провела водопровод в спальне Бормана (в винницкой ставке Гитлера «Вервольф»), а вместо ватерклозета поставила там коричневый ночной горшок.

Разумеется, Германия — это не страна иберийской политической культуры, и там не было и не могло быть практики «пронунсиаменто», то есть активного и постоянного вмешательства армии — при полной поддержке общественности (не имевшей легальных способов влиять на государственные дела) — во внутреннюю политику вследствие абсолютной неэффективности государственной власти, но и в Германии армия всегда пользовалась значительным политическим весом в силу вышеупомянутой безупречной репутации. И в Пруссии, и в Германии от нее всегда очень многое зависело. Дело, однако, осложнялось тем, что это влияние было неявным, и при больших возможностях воздействия на политику немецкая армия всегда умела держать определенную дистанцию к гражданскому обществу с его ценностями и к государственной власти, эта тенденция проявилась в стремлении сделать армию аполитичной. Защитником такой позиции был главнокомандующий рейхсвером в 1920–1926 гг. генерал Ганс фон Зект, который в период Веймарской республики не только успешно защищал автономность руководства армией от вмешательства политиков, но и сам играл значительную политическую роль. Предшественник же Зекта генерал Вильгельм Гренер нашел в себе мужество своевременно заявить кайзеру, что армия его не поддерживает, и подписал соглашение о лояльности армии республике — таким образом была преодолена перспектива гражданской войны. Поэтому после прихода к власти перед Гитлером встала очень сложная задача политической унификации армии, в которой подспудно жил сильный корпоративный дух, выбить который оказалось не по силам даже фюреру — это показал заговор 20 июля 1944 г.

Но, как говорится, в семье не без урода — некоторые генералы (Буле, Шернер, Рейнеке, Модель) целиком идентифицировались с нацистским мировоззрением, изолировав себя таким образом от большинства офицеров. Другие представители офицерского корпуса — генерал Вернер фон Фрич, Людвиг Бек или Вильгельм фон Лееб — были убежденными противниками нацизма вследствие христианских моральных принципов и не скрывали этого; по этим же мотивам генералы Бласковиц и Улекс последовательно протестовали против эсэсовских акций геноцида в Польше в 1939 г. Правда, после подобных демонстраций независимых политических позиций Гитлер, как правило, более не привлекал к службе таких офицеров: так было и с фельдмаршалом Леебом после 1941 г. Гитлер его называл не иначе как «неисправимым антифашистом»; так было и с крупнейшим организатором армии Эдуардом фон Хаммерштейном[2], который был почти откровенным антинацистом и громогласно утверждал, что войну в России Гитлер не выиграет ни за что на свете. Удивительно, что Хаммерштейна новые власти не преследовали, как это можно было ожидать от тоталитарного государства. На похороны Хаммерштейна 25 апреля 1943 г. Гитлер прислал огромный венок, попрощаться с ним пришло много боевых и отставных генералов вермахта.

В этой связи следует отметить, что однородного офицерского корпуса не существовало, никакая «типизация» отношения офицеров к режиму невозможна — генерал-полковник Людвиг Бек (самый последовательный среди военных противник Гитлера) никого не представлял, кроме себя самого; то же можно сказать и о его антиподах — Кейтеле, Рейхенау, Бургдорфе. Интересно отметить, что из 32 000 генералов и адмиралов армии Третьего Рейха лишь 1% оставили свои мемуары, по которым можно было как-то «типизировать» позиции офицеров. Общий однозначный ответ, почему немецкий генералитет в столь значительной степени подчинился идеологическим ориентирам Гитлера, едва ли может быть найден. Варианты ответа будут колебаться в зависимости от ситуации. Общим связующим элементом были основы немецкой сословной военной традиции, которая крепко держала офицеров. Для этих офицеров в Гитлере, как и ранее в Вильгельме II, к которому немецкие офицеры тоже относились по-разному, — олицетворялось все, что было связано с такими понятиями, как государство, империя, отечество. Будучи включенными в эту систему, они были лишь функционерами авторитарного государства. Великолепный знаток немецкой истории Себастьян Хаффнер писал: «Гражданское мужество, то есть воля к самостоятельным решениям и собственной ответственности, является в Германии довольно большой редкостью — о чем в свое время писал еще Бисмарк. Но это мужество совершенно покидает немцев, когда они надевают униформу. Немецкие солдаты и офицеры, без всякого сомнения, бывают беззаветно храбрыми и готовыми к самопожертвованию воинами на поле боя, но они становятся трусливыми, как мартовские зайцы, если встает вопрос о противодействии начальству». Да и ясных поводов к такому противодействию не было — Вернер фон Бломберг на Нюрнбергском процессе сказал: «До того момента, когда Гитлер начал агрессивную политику, у немцев не было повода относиться к нему враждебно, меньше всего таких поводов было у солдат. Фюрер вновь сделал немцев уважаемым народом, ликвидировал позорный Версальский договор, начал вооружение Германии, возвратившее армии восхищение и уважение всей нации. О какой-либо враждебности по отношению к Гитлеру не было и речи, а преследование евреев и демократов для верхушки вермахта было периферийной проблемой».