Книга И побольше флагов - Ивлин Во

– Что ж, ведь теперь война. Думаю, со многим еще придется мириться.

– Мистер Сил пойдет в армию?

– Не удивлюсь, если так.

– Он и выглядеть будет по-другому, правда, мадам?

– Совершенно по-другому.

Они обе погрузились в молчание, и Анджела интуитивно, с исключающей все сомнения ясностью понимала, о чем думает служанка. Та думала: а что если мистера Сила убьют? Может, это и лучший выход для всех, кого это касается.

Греки Флаксман, падающие наземь среди фермопильских скал; страшные искореженные трупы, брошенные на проволоку нейтральной полосы… Пока смерть нас не разлучит. И в потоке случайных слов и ассоциаций настойчиво и монотонно, как патрульные посты у железнодорожного полотна, в мозгу Анджелы возникал универсальный, все объединяющий образ Смерти. «Добрая подруга Смерть» с гравюр шестнадцатого века; Смерть, дарующая свободу пленнику и омывающая израненные тела павшему; Смерть во фраке и с баками, подобно гробовщику, участливо и скромно укрывающая темным покрывалом неприглядную картину гниения и распада; Смерть, зловещая любовница, в чьих объятиях забываются все земные Любови. Смерть заберет Бэзила, чтобы она, Анджела, могла возродиться…

Вот о чем думала Анджела, потягивая свою «виши». Но при взгляде на ее задумчивое, спокойное, застывшее, как маска, лицо никто не догадался бы об этом.

Глава 4

Руперт Брук, Рубака Билл[11]. Неизвестный солдат – вот каким видели его три любящие женщины, но, сидя за поздним завтраком в мастерской Поппет Грин, Бэзил катастрофически не дотягивал до этих идеальных образов. В это утро ему было сильно не по себе по двум причинам, первой из которых был переизбыток спиртного, выпитого им накануне в компании друзей Поппет; второй же являлась унизительная потеря лица сейчас, когда Бэзил пытался оправдаться и объяснить Поппет, как он мог утверждать, что войны не будет. Накануне он говорил об этом не гадательно, а как о факте, известном только ему и еще двум-трем главнейшим немецким военачальникам, ведущим представителям прусской военщины; он сообщил им вчера, что военные позволяют нацистам играть в свою игру до тех пор, пока не раскрыты карты, добавив, что узнал это непосредственно от фон Фриша. В июльской чистке 1936 года военные сломали хребет нацистской партии и теперь позволяют этим марионеткам – Гитлеру, Геббельсу и Герингу – действовать лишь постольку поскольку, если считают их действия эффективными. Но немецкая армия, как и прочие армии, настроена пацифистски, и как только выяснится, что Гитлер замышляет войну, он будет убит. Бэзил распространялся на эту тему, возвращаясь к ней вновь и вновь за столиком ресторана на Шарлотт-стрит, и так как друзья Поппет Бэзила не знали и не привыкли общаться с людьми, ссылающимися на знакомство с сильными мира сего, Поппет наслаждалась почетом и уважением, косвенно распространявшимися и на нее. Бэзил тоже не привык к тому, чтобы ему почтительно внимали, и, соответственно, был раздосадован теперь, когда сказанное им вызывало упреки.

– Ну так что? – сердито подала от плиты голос Поппет. – Когда армия вмешается и убьет Гитлера?

Она была замечательно глупа и именно поэтому привлекла внимание Бэзила сразу же, как только их три недели назад познакомил Амброуз Силк. С Поппет Бэзил провел все то время, которое обещал Анджеле провести в Каннах, на нее потратил те двадцать фунтов, что Анджела прислала ему на дорогу. Даже теперь, когда ее туповатое лицо искажала насмешка, сердце Бэзила таяло при взгляде на него.

Доказательствами глупости изобиловали и картины Поппет, завершенные и неоконченные, загромождавшие мастерскую. Восемьдесят лет назад она писала бы рыцарей в доспехах и печальных дам в мантильях, пятьдесят лет назад это были бы ночные пейзажи, двадцать лет назад – многочисленные Пьеро и плакучие ивы, теперь же, в 1939-м, на картинах ее красовались отрубленные головы, зеленые лошади на лиловой траве, морские водоросли, раковины, мох и лишайники, тщательно выписанные и разбросанные по полотну в манере Дали. Сейчас на мольберте Поппет была огромных размеров, детально написанная, но почему-то канареечно-желтая на леденцово-карамельном фоне голова Афродиты Милосской. «Дорогой мой, – сказал ему Амброуз, – в ее работах так и слышится скрип. Это скрипит ее воображение, скрипит в буквальном смысле, как корсет на какой-нибудь старой грымзе».

– Они разбомбят Лондон! Что мне делать? – жалобно вопрошала Поппет. – Куда податься? Кончена моя живопись! Может, стоит поступить, как Петруша с Цветиком? (Два великих поэта, ее знакомые, незадолго перед тем перебравшиеся в Нью-Йорк.)

– Пересекать Атлантику сейчас еще опаснее, чем оставаться в Лондоне, – заметил Бэзил. – Авианалетов на Лондон не будет.

– Заткнись ты, ради бога! И тут как раз раздался вой сирен. Поппет замерла от ужаса. – О боже! Это все ты! Ты накликал! Прилетели!

– Очень кстати! Безошибочный временной расчет всегда был сильной стороной Гитлера, – рассмеялся Бэзил.

Поппет принялась лихорадочно одеваться, продолжая осыпать его бессильными упреками:

– Ты говорил, что войны не будет! Что бомбардировщики не прилетят! Вот теперь нас всех поубивают, а ты тут расселся и только языком треплешь!

– Знаешь, я думаю, что для сюрреалиста авианалет это просто находка: сколько возможностей для композиций: оторванные руки-ноги, вещи, разбросанные как попало… всякое такое…

– И зачем только я с тобой встретилась! Зачем не посвятила себя церкви! Ведь я выросла в монастыре и даже хотела принять монашество. А вот теперь меня убьют! Где мой противогаз? Я с ума сойду, если не найду его!

Бэзил вновь опустился на диван и принялся увлеченно за ней наблюдать. Вот такими он любил женщин, любил видеть их в панике. Он всегда внутренне ликовал, наблюдая женщину в нелепой ситуации, когда, например, в сезон спаржи растопленное масло пачкало подбородок собеседницы, уродуя и делая ее смешной, в то время как она продолжала беседу и поворачивала к нему головку, не догадываясь о том, как выглядит в его глазах.

– Ну реши же, наконец, чего ты боишься! – увещевал он девушку. – Боишься бомб и мощной взрывной волны – спустись в бомбоубежище. Боишься газов – задрай слуховой люк в потолке и оставайся здесь. Так или иначе, о противогазе беспокоиться я бы не стал. Если они чем-то и воспользуются, это будут пары мышьяка, а противогаз в таком случае бессилен. Сначала ты этот мышьяк и вовсе не почувствуешь. Дня два и догадываться не будешь, что к тебе применили газ, а потом станет поздно. Вообще, похоже, что и сейчас газ уже пущен. Если они достаточно высоко, а ветер в нашу сторону, то штуку эту разносит миль на двадцать. Вот симптомы, когда они проявляются, действительно ужасны…

Но Поппет уже не слышала его: тихонько постанывая, она мчалась вниз по лестнице.

Бэзил оделся и, задержавшись лишь затем, чтобы пририсовать голове Афродиты на мольберте рыжие усы, не спеша вышел на улицу.