Книга Лисянский - Иван Фирсов

Дабы надежно управлять парусными судами в океане, потребно усердно готовить будущих капитанов. Но занятия шлюпкой в корпусе проводились не так уж часто. То в гавань втягивался корабль с внешнего рейда, или, наоборот, судно буксировали из гавани на внешний рейд. Иногда с запада на залив надвигалась мрачная пелена, закрывала небо до горизонта, и с небольшими перерывами несколько дней подряд моросил дождь вперемежку со шквалами. А то попросту находила дурь на неопохмелившегося с утра дежурного офицера. Летом обычно уходило в отпуск все корпусное начальство, жившее в Кронштадте, и всем верховодил какой-нибудь штабс-капитан. Выйдя на крыльцо, он щурился на безоблачное голубое небо, переводил взгляд на выстроившихся боцманов и, облизнув пересохшие губы, приговаривал с хрипотцой:

— Нынче ясно, а спустя время, глядишь, и шквал найдет. Неровен час шлюпку перевернет, забот не оберешься, вылавливай потом кадетишек. Сего дня шлюпочные занятия отменяются.

Узнав о таком решении, кадеты высыпали во внутренний двор. Как ни странно, но многие хвалили штабс-капитана, потому что не питали особой страсти к хождению на шлюпках, как на веслах, так и под парусами. Одни из них принимались гонять в «салки», другие играли в «чехарду», третьи уединялись по два-три человека и таинственно перешептывались о сокровенных делах. Лисянские с Баскаковым, как правило, поднимались наверх к наблюдательной башне. Оттуда они любовались панорамой кронштадтских гаваней, крепостных сооружений Котлина, строившимися доками нового Адмиралтейства. Ну и конечно, кораблями.

Когда эскадра стояла на Кронштадтском рейде, они обстоятельно разглядывали каждый корабль, стараясь отгадать его название. Если эскадра крейсировала вдали, распустив паруса, стремились определить, каким галсом пойдут корабли, совершая очередной маневр. Часто ни на рейде, ни вдали паруса эскадры не просматривались.

— Видимо, ушли в плавание в Ревель, а может, и к шхерам подались, — обычно высказывался солидно самый старослужащий из них, Михаил Баскаков. Но в 1784 году Лисянские коротали летние месяцы вдвоем, Баскакову весной присвоили звание гардемарина, и он ушел на одном из кораблей эскадры в первое практическое плавание.

— Любо ему нынче по вантам карабкаться на марсы и салинги, — завистливо проговорил Юрий, — ветерок, небось, наверху посвистывает, благодать.

— И чего тебя завидки берут, — ответил, передернув плечами, Ананий, — по мне лучше откупиться, чем на мачты взбираться.

Старший брат не одобрял резвости Юрия и всегда старался выбирать занятие поспокойнее. Даже когда ходили на шлюпке, он норовил «попасть» в запасные гребцы и отлеживался где-нибудь под банкой. Быстро уставал он при играх в «салочки» или «житки». Поэтому Юрию, если не находился другой партнер, оставалось лишь слоняться по закоулкам огромного корпусного двора.

Как-то он задремал на солнцепеке, и его разбудил негромкий насмешливый голос:

— Негоже господину кадету дремать, подобно старцу.

Открыв глаза, Юрий быстро вскочил, и румянец мгновенно проступил сквозь плотный летний загар. Широко расставив ноги, перед ним стоял премьер-майор Курганов, человек известный каждому кадету и гардемарину. Он был, пожалуй, единственным из уважаемых ими преподавателей.

Почти все кадеты знали, что премьер-майор в детстве учился так же, как и они, в этом же заведении.

Его отец, унтер-офицер петровских времен, в одиннадцать лет отдал сына в Московскую Навигацкую школу. Закончил обучение Курганов уже в Петербурге, в Морской академии. С первых же лет обучения Николай Курганов проявил незаурядность в математике, легко давались ему иноземные языки. Он был оставлен преподавателем при корпусе. Кроме известного «Письмовника», составил «Универсальную арифметику», по которой обучались в школах России. Курганов в совершенстве знал французский, немецкий языки, свободно владел английским и латынью. Ему присвоили звание профессора, преподавал в старших гардемаринских классах математику, астрономию, навигацию. И при всем том был уважаем и любим кадетами…

Юрий не раз встречался в коридорах с Кургановым и почтительно приветствовал его. Сухощавый, суетливый старик с седыми мохнатыми бровями и смешной косичкой, торчавшей из-под треуголки, выглядел обычно озабоченным. Но всегда почтительно отвечал на приветствие даже малолетних кадет.

— Так что же ты, братец, времечко транжиришь? — повторил он вопрос. — Разумней бы в «житки» поиграть.

Юрий развел руками:

— Охотников нынче нет, ваше высокоблагородие. В каморы все убежали. Вот и не ведаю, чем завлечься.

— Кто таков? — спросил вдруг Курганов.

— Кадет Лисянский Юрий, — бойко ответил Юрий.

— Постой, постой, — прищурился Курганов. — Не с твоим ли батюшкой, отцом протоиереем, беседовал я запрошлым годом?

— Точно так, ваше высокоблагородие.

Премьер-майор пожевал губами, вскинул брови:

— Книжицы почитываешь?

Лисянский смущенно пожал плечами.

— То было прежде, у батюшки.

Курганов положил ему руку на плечо и коротко, не допуская возражений, сказал:

— Иди-ка, братец, за мной.

Они пересекли плац по диагонали, через караульную комнату вышли на улицу. За два года Юрий впервые покинул пределы Морского корпуса.

Курганов жил рядом в небольшом флигеле. Прежде всего они прошли в столовую. Прислуга принесла чай со свежими ватрушками, и Лисянский, опустошая чашку за чашкой, опомнился, когда на тарелке осталась одна лепешка.

— Доедай, доедай, — добродушно погладил его по голове Курганов, — ведь небось не однажды тебя утренней булки лишали?

Юрий утвердительно кивнул, а премьер-майор хмыкнул:

— Надобно впредь мундир чистить с вечера, пуговицы пришивать загодя, а не когда в строй бегом становиться.

После чаепития профессор повел его в кабинет, стены которого были закрыты книжными шкафами. Полки их сплошь заполняли книги. Курганов взял одну из книг со стола и протянул гостю:

— Сия книжица знакома?

Юрий взглянул на обложку, вспомнил: «Так это же тот самый «Письмовник», что дядя из Киева привез».

— Батюшка еще в Нежине изъяснял нам по ней грамматику, — проговорил Юрий.

Премьер-майор польщенно ухмыльнулся:

— Помню, помню, твой батюшка мне ее нахваливал, но ты возьми ее и попробуй далее почитать. Книжицу побереги, она денег стоит. На ночь ротному командиру отдавай. — Курганов минуту-другую помолчал и закончил: — Читай неспешно, размышляй, чего не промыслишь сам, спросишь у меня. Заходи каждодневно, после обеда. Не робей, я распоряжусь, чтоб тебя не задерживали в караульне.

Разглядывая «Письмовник», Юрий вспомнил о прочитанном в Нежине — рассуждения древних мудрецов, летописец, грамматика… все это он помнит, а часть грамматики уже изучил в корпусе, и она поднадоела ему. Однако листая страницы дальше, он дошел до «Присовокуплений» и оживился. Сначала вспомнил любимые пословицы отца из этой книги: «Не хвались отцом, хвались молодцом», «Нищета не отнимает ни ума, ни чести», «Хоть на хвойке, да на своей вольке». Дальше шли различные повести — анекдоты, исторические происшествия, а главное, описание разных народов. Ананию тоже понравился «Письмовник», и они с братом поочередно читали вслух, уединившись в каком-нибудь закоулке. После каникул появился гардемарин Баскаков.