Книга Если ты найдешь это письмо? Как я обрела смысл жизни, написав сотни писем незнакомым людям - Ханна Бренчер

* * *

Позже в тот же вечер мы с ним стояли у окна, из которого открывался вид на университетский кампус. Я до сих пор помню его взгляд, когда я встала из-за стола, на котором лежали наши письменные работы и учебники, все еще ошарашенная волнениями этого дня. Всего пару недель назад этот кампус казался большим – достаточно большим, чтобы мне не хотелось его покинуть. И вот я вдруг почувствовала себя Златовлаской, с удивлением говорящей «он слишком мал», глядя в окно на дорожки, которые знала наизусть.

– Не могу поверить, что у меня получилось, – сказала я Райану.

– А я могу, – возразил он. – Ты уже переросла это место. Я вижу, как ты разговариваешь с ребятами, и всегда думаю: она уже ушла.

Я бросила на него взгляд. Когда я была младше, я думала, что мне нужен как раз такой парень, который наблюдает за девушкой, пока она не видит, и хранит в памяти всякие мелочи о ней. Я подумала обо всех моих странностях и привычках, которые он мог знать, никогда не признаваясь в этом. О том, как они будут бренчать в его кармане, словно мелкие монетки, когда мы разойдемся в разные стороны и двинемся каждый своим путем.

– Я так долго этого хотела! Этот город, эту работу… все это. Я знаю, что будет трудно, очень трудно. Но хочу этого больше всего на свете.

– Ну, теперь это у тебя есть. И ты отлично справишься, – он улыбнулся мне. – Я хочу знать, как повернется твоя история.

Я хочу знать, как повернется твоя история.

Я попыталась сделать вид, что он этого не говорил.

Я хочу знать, как повернется твоя история.

Я четко уловила этот момент. Именно там – в центре этого мгновения – я осознала, что Райан никогда не будет частью моей истории. Теперь я понимаю лучше, чем понимала в тот вечер, стоя у окна и молясь о том, чтобы время остановилось: одни люди – пунктирные линии, а другие – пункты назначения. Одни люди приводят тебя куда-то, а другие – это просто некое место бытия, вещь в себе. Но невозможно заставить пунктирную линию превратиться в место назначения. Жизнь не так устроена.

И все же мы продолжали в том же духе. Пожалуй, слишком долго. Всем своим подругам я приводила одно и то же обоснование, почему меня устраивает это пребывание в вакууме: Есть шанс. Нет шанса. Есть шанс. Нет шанса. Теперь я не удивляюсь, что люди так долго медлят, полагая, что серая история как-бы-любви вполне может их устроить: иногда просто хочется получить те крохи, которые нам достаются. Я хотела быть избранной. Я хотела победить. Любовь – вообще не та игра, в которой можно победить, но как же мне этого хотелось!

Было ощущение, что при каждой нашей встрече и двух-трехчасовом разговоре мы ищем какое-то решение, какой-то способ удержать друг друга в своей орбите. Не уверена, что в результате это закончилось бы любовью, даже если бы исчезли все препятствия. Может быть, это просто свойственно человеческой природе – изо всех сил держаться за людей, которые способны переворачивать все внутри тебя, точно двигая мебель. Однако этого не всегда достаточно, чтобы продлить отношения. Мы получим дипломы. Мы разъедемся. Мы отпустим друг друга.

* * *

– Тебе придется устроить мне экскурсию по городу, – сказал он мне однажды вечером за неделю до вручения дипломов. Помню скрип маркеров по странице, когда мы сидели рядом в библиотеке. Был час ночи. Я могла выглянуть из окна учебного центра, в стенах которого мы нашли себе прибежище, и увидеть студентов, засыпающих над своими книжками.

Мы над чем-то смеялись. Хохотали неистово – до слез. Он опустил голову на компьютерный столик и сказал эти слова – мол, он приедет навестить меня, когда будет в Нью-Йорке.

Я подождала, пока осколки его усталого смеха осыплются на землю. Перестала смеяться. Оттолкнула свое кресло от стола.

– Ты ведь знаешь, что этого не будет, верно?

– Чего? – он растерянно посмотрел на меня.

– Нас с тобой. Мы не из тех, кто потом «встречается выпить по чашечке кофе». У нас бы так никогда не получилось. – Я захлопнула учебник и начала собирать разбежавшиеся по столу листы бумаги, свидетельства того, что я когда-то писала курсовую по теме «Постколониальная политика». – После сегодняшнего вечера мы с тобой больше никогда не увидимся.

Я надеялась, что ему будет больно, когда говорила это.

Я даже не задержалась, чтобы увидеть выражение его лица. Просто развернулась и вышла из библиотеки. И побрела вверх по холму к дому, где была моя квартира. Он шел за мной по пятам.

– Мы можем поговорить об этом, – предложил он. – Не обязательно вот так все бросать.

Но нам больше не о чем было говорить. Я уже попросила его отпустить меня. Это было прощание. Поэтому я держалась, хотя хотелось кричать. Мне хотелось доползти назад в прошлое до той стартовой точки, с которой мы оба могли бы согласиться. Стартовая точка для него и меня была очевидна: некоторые вещи не следует даже начинать. Некоторым людям не следует звать друг друга по имени. Им не следует останавливаться, разговаривать и смеяться в пустых коридорах, где живет эхо. Неважно, насколько их дружба похожа на стихотворение или насколько они подходят друг другу, точно детали головоломки, – некоторым людям лучше оставаться на расстоянии того мимолетного взгляда, который никогда не приводит к знакомству.

Мы сорвались на скандал у перекрестка между моим и его домами. Было почти два часа ночи, и мы ссорились посреди улицы, стоя на двух желтых линиях разметки, которые бежали параллельно, нигде не соприкасаясь, по всему кампусу. Мы все спорили и спорили по поводу нашего прощания: как оно будет выглядеть и какие чувства будет вызывать, – когда мы наконец сделаем это всерьез.

– Ничего бы у нас не получилось, – наконец перебил меня он. – Тебе суждено уехать туда и делать большие дела, Ханна. Но тебе суждено делать их в одиночку. Ты должна ехать в Нью-Йорк одна.

* * *

Одна.

Это слово вломилось в меня тараном. Не осталось других слов, которые я могла сказать. Он говорил мне то, что я уже знала. Произнесенное наконец «прощай» стало освобождением от страхов, которые стояли за этим словом, освобождением, которое обрушивалось на меня: Я боюсь уезжать. Я боюсь меняться. Я боюсь ехать одна. Я боюсь, что ты меня забудешь. Я боюсь узнать, что меня можно забыть.

Но, может быть, именно для этого люди входят в твою жизнь – чтобы опрокинуть тебя и выплеснуть. Может быть, они врываются в твою жизнь только для того, чтобы сказать тебе, что их здесь не должно было быть. Что ты не можешь взять с собой их – и вообще никого, – куда бы ты ни направилась дальше. Может быть, не каждый человек, которого мы встречаем, – любовная история. Может быть, некоторые из этих людей – просто звонок будильника.

«Одна». Это слово возвращалось и возвращалось ко мне, когда мы с моими новыми соседями ехали по шоссе I-95 в Бронкс. Мы провели неделю на профориентации в Филадельфии и совсем недавно впервые увидели друг друга. Поэтому разговор по дороге был полон новых сведений: любимых блюд, лучших воспоминаний из университетской жизни, общих тем и способов употребления кофе. Но в машине постепенно воцарилась тишина, когда мы увидели небоскребы и здания на горизонте.