Книга Иван Федоров - Татьяна Муравьева

И кремлевские стены выдержали осаду, крымский хан ушел восвояси.

Вокруг Кремля располагался Великий посад, далее шли слободы, однако и при Иване Федорове, и долгое время спустя москвичи называли «городом» только Кремль.

Главная площадь Великого посада, образовавшаяся по тем временам сравнительно недавно, еще не носила привычного нам названия Красной, а именовалась Пожаром. Когда-то пространство перед Кремлем было густо застроено, но в 1493 году в Москве случился один из сильнейших за всю ее историю пожар. Загорелось за Москвой-рекой, огонь через реку перекинулся в Кремль, выгорели многие кремлевские постройки, большая часть посада. Иван III, чтобы в дальнейшем хоть в какой-то степени обезопасить Кремль от огня, запретил восстанавливать выгоревшие постройки на расстоянии 109 сажен (сажень — 1,53 метра) от кремлевской стены. Так с восточной стороны Кремля образовалась обширная площадь, в память о своем происхождении и получившая название «Пожар».

Поскольку строиться на Пожаре было запрещено, там расположился главный московский торг, который стал центром всей городской и общественной жизни. Площадь начали называть еще и Великим Торгом. С раннего утра Великий Торг бывал полон народу. Пирожники и золотых дел мастера, сапожники и шапочники, портные и седельники торговали своим товаром каждый в своем ряду, а всего этих рядов было более сотни. Многие иностранцы, побывавшие на Московском торгу, удивлялись изобилию выставленных здесь товаров и восхищались удобством самого торга — любой товар легко было отыскать в специально отведенном для него ряду. Из подмосковных сел и деревень привозили зерно и овощи, молоко и мясо, с Волги везли мед, соленую рыбу и икру, с Севера — меха и ловчих соколов, с Востока — узорные ткани и расписную посуду, из Италии — украшения и бумагу для переписывания книг, из совсем дальних, неведомых москвичам стран — драгоценности и благовония, вина и заморские фрукты. Торговали в лавках и шалашах, с лотков и вразнос. Не случайно сложилась поговорка-благопожелание: «Что на Московском торгу — то бы и у тебя в дому».

На торгу самый разный народ встречался, обменивался новостями, ссорился и мирился; здесь же глашатаи-бирючи трубили в рога и выкликали то, что нужно было знать всем горожанам; пели и плясали скоморохи, водили медведя и показывали кукольные представления; совершались публичные наказания и проходили праздничные процессии.

Торговали на Московском торгу и книгами.

* * *

Ивашка шел через Торг, держась за отцовскую руку и боясь потеряться в шумной толпе.

Чего только здесь не было! Торговали хлебом и орехами, домашней птицей и овощами, разнообразной дичью и рыбой, клюквой, медом, уксусом, пряниками, сапогами, меховыми шубами, глиняными горшками, расписными деревянными ложками, заморскими шелковыми тканями, детскими игрушками, драгоценными украшениями — всего и не перечислить! Торговцы, переминаясь с ноги на ногу и охлопывая себя руками, чтобы не замерзнуть, на все лады выхваляли свой товар.

Отец Федор замедлил шаги и свернул в книжный ряд. Так бывало каждый раз, когда он оказывался на Торгу, и Ивашка знал, что отец застрянет возле книг надолго. Прилавки с книгами были укрыты от снега дощатыми навесами, книги в кожаных переплетах разложены на чистых холщовых полотенцах.

Отец Федор бережно перелистывал книги, прочитывал то из одной, то из другой по нескольку строк, восхищенно качал головой.

Потом с сожалением сказал торговцу:

— Купил бы я у тебя много чего, да денег в обрез. А книги-то дороги.

Торговец развел руками:

— Вестимо дороги. Мастер-доброписец каждую книгу полгода, а то и год переписывал.

— Верно, — согласился отец Федор. — Ну, счастливо тебе оставаться, хорошо торговать!

Вдруг отца Федора окликнул какой-то полупьяный оборванный мужичонка:

— Постой! Есть у меня книга на продажу, и недорого возьму.

Он вытащил из-за пазухи небольшую книжицу с неровно обрезанными страницами.

Отец Федор посмотрел на нее с сомнением.

— Да ты не думай, не краденая! — угадал его мысли оборванец. — Я сам переписал.

Отец Федор взял книгу в руки и перелистал.

— А это что? — воскликнул он вдруг с возмущением. — Здесь строк пять пропущено.

— Знаю, — хмуро ответил оборванец. — Ладно уж, раз заметил, бери за полцены.

Но отец Федор сунул книгу ему обратно в руки, отступил на шаг и сказал:

— Не возьму даже и даром! Стыдно должно быть писцу, испортившему книгу, и торговцу, ее продающему, и тому, кто ее купит, позарившись на дешевизну.

Отец Федор круто повернулся и широкими шагами пошел прочь.

Оборванец посмотрел ему вслед и, сокрушенно вздохнув, пробормотал:

— Невезучий я человек! Надо же было книге открыться именно на негодной странице.

— Батюшка, — спросил Ивашка, едва поспевая за отцом, — а за что ты так рассердился на этого пьяницу?

Отец призадумался, как бы попонятнее объяснить сыну, и сказал:

— Умные люди говаривали: «Как птице нужны крылья, как кораблю ветрила, так человеку почитанье книжное». И вот ты подумай: если у птицы сломано крыло, она не сможет летать, есуш у корабля порван парус — он утонет в пучине морской, а если человек прочтет книгу, в которой из-за ошибок доброписца нельзя ничего понять, то он или решит, что в книгах нет никакого смысла и, стало быть, читать их незачем, или поймет все не так, и вместо пользы получится великий вред. Понял?

— Понял! — кивнул Ивашка.

Во все стороны от Кремля и торговой площади разбегались широкие улицы-дороги — на Тверь, на Дмитров, на Калугу, на Ростов, Москва не имела четких границ, привольно раскинувшись среди лугов и рощ. В отличие от западноевропейских городов, в Москве не было тесноты, городские дворы-усадьбы стояли свободно, в каждой текла своя замкнутая жизнь. Жилой дом был окружен просторным двором, со всевозможными хозяйственными постройками — сараями, хлевами, кладовыми. Особую красоту и своеобразие Москве придавало обилие зелени: при каждой усадьбе был плодовый сад, огород, мог быть даже свой собственный рыбный пруд. Каждая усадьба была огорожена, на улицу выходили высокие заборы и ворота, украшенные резьбой и пестрой росписью.

Постройки на богатом боярском дворе отличались разнообразием и живописностью. Над всей усадьбой возвышалась сторожевая башня — повалуша, насчитывающая от двух до четырех этажей.

Верхний ее этаж на выступах-повалах нависал над нижними и служил дозорной площадкой, в нижних этажах располагалось жилье. Особую выразительность повалуше придавала кровля — она могла быть двускатной, четырехскатной, бочкообразной. Рядом с повалушей стояло еще одно жилое строение — горница на высоком подклете, соединявшаяся с повалушей при помощи перехода — сеней, перекрытых двускатной кровлей. К сеням пристраивалось высокое крыльцо.