Книга «Летучий голландец» Третьего рейха. История рейдера «Атлантис». 1940-1941 - А. Селлвуд

Рогге улыбнулся:

– Полагаю, вы предприняли все возможные действия?

– Господин капитан, – с жаром ответствовал я, – я звонил в Берлин. Я обращался прямо в адмиралтейство. Я оборвал телефоны берегового командования Балтийского флота. Я даже пробился к адмиралу, в ведении которого находятся военно-морские судоверфи. Куда бы я ни обратился, меня отправляют к кому-то еще. Почему никто не понимает, что нам понадобятся ракетницы для наших призов?

– Призов? Вероятно, нас подозревают в излишнем оптимизме.

В конце концов мы все-таки получили ракетницы, все четыре. Но пришлось направить рапорт о создавшейся ситуации в Берлин лично гросс-адмиралу Редеру, чтобы береговые чиновники смилостивились и выделили нам это необыкновенно ценное оборудование.

Шли дни, и чудеса, творящиеся на берегу, постепенно истощили наше терпение. Мы начали понимать, что повсеместно превозносимая нацистская военная машина, возможно, и проявила свою эффективность где-нибудь еще, но уж точно не в нашей сфере – подготовке вспомогательных крейсеров к войне на море. Несмотря на наличие весьма убедительной теории, расхождение мнений между теми, кто считал, что у вспомогательных крейсеров есть будущее, и теми, кто в это не верил, привело к полумерам в реализации проекта. Вопреки убеждениям союзников и нашим собственным ожиданиям, в сентябре 1939 года флот рейдеров существовал только на бумаге. Стратегическая теория была одобрена и принята к исполнению. И этим все кончилось. Наши экипажи проводили бесконечные недели в праздном безделье, прежде чем суда хотя бы заводили в доки, и, хотя перед войной на переоборудование была выделена правительственная субсидия, ее хватило только на отдельные работы, такие как укрепление палубы для установки орудий. Мы еле дождались окончания работ на «Атлантисе», на которые потребовалось девяносто суток! Причем это благодаря Рогге, установившему хорошие отношения с инженерами верфи, было рекордом скорости! Один рейдер готовился выйти в море восемнадцать месяцев.

Пятьсот книг для судовой библиотеки. Это был предел моих желаний. Каких-то пятьсот книг!

На берегу были явно озадачены. Книги? Для библиотеки? Но у команды не будет времени читать!

Железные кресты… Вот в них недостатка не было. Рогге категорически отверг предложение взять на борт изрядный запас этих наград, чтобы раздавать по мере надобности.

Он весьма холодно возразил:

– Позвольте нам сначала выйти в море и дождаться появления этой самой надобности.

Нам очень нужны были люди, которые стали бы хорошими товарищами и смогли вынести тяготы длительного и опасного морского путешествия. Капитаны судов и клерки адмиралтейства сговорились направлять к нам пользующийся самой дурной славой человеческий материал, потеря которого никого не волнует.

Люди с вздорными, неуживчивыми характерами, преступники, получившие отсрочку исполнения приговора, тунеядцы… Я не мог взять таких на борт! И Рогге не взял.

От него потребовались колоссальные усилия, прежде чем мы наконец набрали команду.

С другой стороны, я обнаружил, что даже подготовка к боевому походу, а не продолжительному круизу имеет эстетические стороны, о которых ничего не говорится в соответствующих справочниках. Например, как выбрать подходящую картину, чтобы украсить стену в кают-компании. Поскольку мнения по этому поводу разошлись, мы, до крайности раздраженные, организовали для принятия решения комитет.

Один из офицеров твердо заявил:

– Никаких видов немецких городов. Никаких деревьев, лугов и гор. Это вызовет тоску по дому.

– Ладно, – покладисто согласился я, – тогда, может быть, фотографии красоток?

– Никаких женщин! – активно запротестовал другой. – Мы все знаем, к чему это может привести. Нет, только не женщины.

– Превосходно, – сказал я, когда мы наконец пришли к соглашению и выбрали изображение красивого парусника. – Посмотрим, что скажет командир. – И, ощущая гордость столь достойным выбором, я отправился к Рогге.

Сокрушительный удар!

– Ни в коем случае! – взорвался он. – Я не допущу появление такого безобразия на моем корабле. У него же фор-стеньги-стаксель стоит неправильно!

Когда капитан решительно отверг одобренную всеми идею, комитет потерял интерес к дальнейшим спорам, и решение было доверено мне. И я принес картину Марка[6]«Красные кони». Что касается корабля, мой выбор оказался очень удачным и впоследствии вызвал много интереса со стороны посетителей и пленных офицеров. В Германии картину Марка сочли «деградировавшим искусством» и в конце концов запретили.

Вопрос украшения помещений для матросов разногласий не вызвал.

– Цветы, – твердо заявил Рогге. – Цветы – лучшее для моряков. К тому же они решительно нейтральны.

Что ж, цветы так цветы.

Пока суд да дело, мы оставались у причала.

– Форменной одежды не будет, – предупредил нас с самого начала Рогге. – И офицеры, и матросы будут носить гражданскую одежду. Отдавать честь старшим не разрешается. Хотя рабочие наверняка уже о чем-то догадываются, очень важно, чтобы они не знали командира, офицеров и численности команды.

Не думаю, что нам удалось кого-то обмануть: абсолютно все скрыть невозможно, а люди наблюдательны, но в главном принятые меры предосторожности были правильными и послужили своей цели. Некоторые члены команды включились в игру с небывалым энтузиазмом и выбирали для себя самые экстравагантные стили одежды. Лично я с удовольствием наслаждался свободой, которую давало ношение моего любимого костюма. Но котелок Рогге забавлял всех без исключения. Когда же кто-то из нас позволял себе высказывания по этому поводу, он неизменно отвечал:

– Понаблюдайте за средним капитаном парусного судна. Он непременно носит котелок.

– Но мы же не на парусном судне.

– Нет, теория остается той же, я имею в виду, теория головного убора. Поля котелка почти не создают сопротивление ветру, он имеет обтекаемую форму и не слетит с головы, если надо будет убегать.

Нам предстояло выступить против Англии, и многие из нас чувствовали, что мы задержались на якоре слишком уж долго. Только 28 декабря мы наконец ушли из Бремена, получив приказ перейти для окончания работ в Киль. Там же мы должны были получить продовольствие и боеприпасы для предстоящих боевых действий.

Темная ночь, неожиданный толчок, легкое покачивание и внезапно наступившая тишина – замолчали двигатели. А потом громкие проклятия девятнадцати униженных офицеров. Чертов корабль сел на мель.

«Атлантис», будущий рейдер, вспомогательный крейсер, едва дождавшийся выхода в открытое море, позорно увяз в илистых донных отложениях Везера. Думаю, не стоит приводить высказывания, которыми сопровождалось это действо. Вины Рогге в случившемся не было. Судно находилось под управлением лоцмана, который не знал новых знаков навигационной обстановки. Но независимо от того, кто был ответственен за происшествие, невозможно было оспорить следующий факт: начало вряд ли оказалось таким, о каком мы все мечтали. Поэтому на «Атлантисе» воцарилось уныние.