Книга Кровавый гимн - Энн Райс

Хочу ли я в действительности похитить еще одну душу, вырвать ее из лап судьбы? Я, тот, кто жаждет стать святым? Тот, кто водил дружбу с ангелами? Тот, кто утверждает, что лицезрел Господа во плоти? Хочу ли я привести еще одну душу… подумать только!.. В царство бессмертных?

Примечание: одной из наиболее важных причин моей влюбленности в Квинна было то, что создал его не я. Парень достался мне даром. Я ощущал себя немного Сократом – наверное, старик чувствовал то же самое, когда к нему приходили за советом прекрасные греческие юноши… Пока ему не поднесли кубок с ядовитым настоем болиголова.

Однако вернусь к своему повествованию. Если кто-то в этом мире и мог соперничать со мной в борьбе за сердце Квинна, так это приехавшая в особняк смертная девушка, которой он там, в спальне, задыхаясь, шептал о Темной Крови и обещал даровать бессмертие. Да, это незавуалированное предложение прозвучало из уст Квинна.

«Бог ты мой, малыш, не будь таким бесхребетным, прояви же наконец твердость характера! – подумал я тогда. – Ты же только вчера видел Божественный Свет!»

Мона Мэйфейр – так звали девушку. Хочу внести ясность прямо сейчас: Мона не была знакома с Меррик Мэйфейр и никогда о ней не слышала. Меррик была квартеронкой, она родилась в семье «цветных» Мэйфейров, которые жили в центре города. А Мона принадлежала к числу белых Мэйфейров, тех, что обитали в Садовом квартале и, возможно, никогда не упоминали ни о Меррик, ни о своей цветной родне. Да и Меррик не проявляла интереса к знаменитой семье белых Мэйфейров. Она шла своей дорогой.

Но Мона была ведьмой до мозга костей, как, собственно, и Меррик. А кто такие ведьмы? Это те, кто обладает даром читать чужие мысли, вызывать духов и призраков, те, кто щедро наделен мистическими силами и оккультными знаниями. За последние несколько дней Квинн рассказал мне достаточно о знаменитом клане Мэйфейр, и я понимал, что кузины и кузены Моны – если не ошибаюсь, все до единого ведьмы – бросились за ней в погоню и, без сомнения, крайне обеспокоены ее судьбой.

Вообще-то, на похоронах тетушки Куин я уже видел мельком троих представителей этого выдающегося семейства, причем один из них, представьте себе, был священником. Священник – колдун! Подумать страшно! Почему они до сих пор не приехали за Моной, оставалось для меня загадкой. Если только они не медлили намеренно, по причинам, которые станут мне понятны чуть позже.

Мы, вампиры, не любим ведьм. Догадываетесь почему? Любой уважающий себя вампир, даже если ему (или ей) три тысячи лет, способен водить смертных за нос, по крайней мере какое-то время. А для новообращенных, таких, как Квинн, это вообще не проблема. Жасмин, Нэш, Большая Рамона – все они считали его человеком. Пусть эксцентричным, пусть, что называется, не в себе, но человеком. Квинн мог жить среди них довольно долго. Как я уже говорил, они и меня принимали за человека, хотя вряд ли стоило надеяться, что их заблуждение продлится долго.

А вот с ведьмами совсем другая история. Они постоянно совершенствуют свои способности и потому примечают самые незначительные нюансы во внешности и поведении других. Я почувствовал это на заупокойной мессе, едва оказавшись рядом с доктором Роуан Мэйфейр, ее мужем Майклом Карри и преподобным отцом Кевином Мэйфейром. К счастью, в тот день им хватало других забот, и мне не пришлось уносить ноги.

Ладно, хватит об этом. Так на чем я остановился? Ах, да, вспомнил. Мона Мэйфейр была, можно сказать, выдающейся ведьмой. Приняв около года назад Темную Кровь, Квинн поклялся, что больше никогда не увидит Мону, хотя она уже тогда умирала. Мона сразу догадалась бы, что злые силы лишили его жизни, а Квинн не хотел ее расстраивать.

Как бы ни было, по собственной воле и к всеобщему изумлению, приблизительно час назад она прикатила на ферму Блэквуд в семейном лимузине, который угнала из-под носа у шофера от Мэйфейровского медицинского центра, где умирала в течение более чем двух лет. (Бедолага прогуливался около центра, покуривая сигарету, когда Мона газанула со стоянки и лишь краем глаза успела увидеть, как он бросился следом.)

Она посетила всех торговцев цветами, для которых имя Мэйфейров было на вес золота, и забрала у них все имевшиеся в наличии цветущие ветки и огромные букеты, после чего промчалась по длинному двухпролетному мосту через озеро и затормозила прямо перед главным домом фермы Блэквуд. Когда Мона, шатаясь, вышла из машины, босая, в распахнутом больничном халате, похожая на ходячий скелет, покрытый местами обвисшей синюшной, исцарапанной кожей, на нее было страшно смотреть. Жуткую картину дополняли спутанные космы, в которые превратились некогда прекрасные длинные рыжие волосы. Она приказала Жасмин, Клему, Аллену и Нэшу перетащить всю груду цветов из машины в спальню Квинна и разбросать их по кровати под пологом на четырех столбиках и заявила при этом, что Квинн в курсе и все делается с его разрешения. «Не волнуйтесь. Мы обо всем договорились», – успокоила она прислугу.

Насмерть перепуганные, они мгновенно подчинились.

В конце концов, все знали, что Мона Мэйфейр была любовью всей жизни Квинна, до тех пор пока его дорогая тетушка Куин, заядлая путешественница и непревзойденная рассказчица, не заставила его отправиться вместе с ней в Европу, в ее, как она выразилась, «самое последнее путешествие», которое по каким-то причинам растянулось на три года.

А вернувшись домой, Квинн узнал, что Мона находится в Мэйфейровском медицинском центре и что к ней никого не пускают.

Потом Квинн был жестоко обманут и насильственно получил Темную Кровь, а Мона еще год провела в стенах больницы, чувствуя ужасную слабость и не в состоянии даже нацарапать записку или взглянуть на цветы, которые каждый день присылал ей Квинн…

Итак, домочадцы поспешно перетащили цветы в спальню Квинна.

Истощенная девочка (я позволяю себе именно так ее называть, поскольку речь идет о двадцатилетнем создании) не могла самостоятельно подняться по винтовой лестнице. Галантный Нэш Пенфилд, старый учитель Квинна и джентльмен от бога (именно он отполировал до блеска манеры Квинна) отнес Мону на второй этаж и уложил в «будуар из цветов», как она это назвала. Малышка заверила его в том, что розы без шипов, легла на спину и начала декламировать обрывки строчек из Шекспира, дополняя их собственными словами:

– Молю, позволь мне лечь в постель новобрачной, на ложе, усыпанное цветами, а после пусть они украсят мою могилу.

В этот момент на пороге спальни появился тринадцатилетний Томми, еще не оправившийся от душевной раны, вызванной потерей тетушки Куин. Увидев Мону в таком состоянии, он расстроился еще больше – так, что его начало трясти и Нэш вынужден был увести мальчика из комнаты. Большая Рамона осталась в спальне.

– Эта девочка умирает! – произнесла она драматическим, достойным героини шекспировских трагедий шепотом.

– Ну, это не новость! – со смешком откликнулась рыжеволосая Офелия и попросила принести ей банку холодной содовой.

Жасмин думала, что дитя готово вот-вот испустить дух, что вполне могло произойти в любую секунду, но этого не случилось. Девочка заявила, что ожидает Квинна, а пока просит всех уйти. Когда Жасмин прибежала назад со стаканом пенящегося газированного напитка с опущенной в него согнутой соломинкой, Мона едва прикоснулась к питью.