Книга Моя свекровь Рахиль, отец и другие... - Татьяна Вирта

А вообще-то бывают и другие города, – как бы лишенные профиля. Впервые я обратила на это внимание, когда молодой журналисткой в конце пятидесятых годов по заданию одного молодёжного журнала из Хабаровска, где я тогда находилась, направлялась в город Комсомольск-на-Амуре. Сотрясаясь всем корпусом и пыхтя, пароход с натугой продвигался вверх по реке, преодолевая мощное течение и не чая добраться до пристани. И вот с палубы парохода открылся вид на город Комсомольск-на-Амуре, – тогда там не возводили ни храмов, ни высоток, а построили в самом начале 30-х годов этот населённый пункт на месте бывшего села Пермское. Территорию для будущего города расширили за счет спалённой тайги, так что лопата по самый черенок уходила в тех окраинных районах города в слой черной гари. А сам город, как ни напрягался, так и не сумел подняться над уровнем бывшего села и не имел в своем силуэте ни единой возвышенной точки, – все крыши да крыши приземистых построек, обрамленные плотным кольцом черной тайги. Незабываемое впечатление!

Современные справочники дают сведения о том, что Комсомольск-на-Амуре является ныне портовым городом с развитой индустрией, – судостроение, чёрная металлургия, нефтепереработка, лёгкая и пищевая промышленность. Возможно, он теперь и профиль приобрел в связи с возведением церкви, комплекса современных многоэтажек или телебашни?!

Между тем дом прадеда Самуила Кагана, нисколько не поврежденный, был перед нами. Красный, сложенный из узкого особого формата кирпича, с отчетливо видными ровными швами некогда голубовато-белого раствора. Двухэтажный, с заложенной чужим кирпичом двухстворчатой дверью бывшего магазина, вытянутый в длину, наподобие базилики. Этот дом был построен стараниями прабабки Хвалисы, весьма энергичной дамы, матери восьмерых детей, которая при возведении дома исполняла роль прораба, карабкаясь в штанах, – шокирующее зрелище для местных обывателей! – по лесам и отдавая указания рабочим. Её муж, занятый усердным изучением Талмуда, чему он предавался изо дня в день, был далек от практических забот своей супруги и во всем на неё полагался.

«Но муж любил её сердечно, В её затеи не входил, Во всем ей веровал беспечно, А сам в халате ел и пил…»

Ну, а этот изучал Талмуд. А как же торговля и магазин? Неужели и это лежало на его жене, матери восьмерых детей?! Вполне возможно, что подтверждает еще одно красочное семейное предание. Оно повествует о том, что будто бы однажды, оторвавшись от изучения Талмуда и взглянув из своего окна на противоположную сторону улицы, прадед, к своему удивлению, увидел какое-то новое, видимо недавно возведённое, строение и воскликнул:

– Хвалиса! Скажи, пожалуйста, что это такое я вижу перед собой? Или это какой-то новый дом?

– Совершенно правильно, так оно и есть! И дом этот – твой, это я его построила тебе!

Не зря все же в нарушение всех правил приличия прабабка Хвалиса, облачившись в штаны, самолично руководила строительством – новый дом Каганов оказался на редкость основательным и прочным, и простоял, получается, более ста лет и, надеюсь, по сию пору благополучно стоит.

Воочию представшее перед ним родовое гнездо поневоле вызвало в нашем старшем брате Бобе душевное волнение. Он стал вспоминать дошедшие до него семейные предания о своей прабабке Хвалисе и прадеде, – крупном, как сам он, красавце Самуиле, – с ним было связано множество разных историй. Одна из них, специально сочиненная для успокоения прабабки и оправдания непомерных трат, произведенных прадедом в ту ночь, повествовала о том, какие треволнения пришлось пережить ему в доме терпимости, куда его якобы загнало преследование жандармов, когда он, вопреки строжайшему запрету лицам еврейской национальности оставаться на ночь в столицах, задержался по неотложным делам в Москве… Прадед входил в роль и, патетично воздевая руки к небу, охал и ахал, в красноречивых выражениях описывая, что ярко-алый фонарь публичного дома явился ему знаком спасения, когда его, правоверного еврея в кипе и длиннополом сюртуке, жестокие жандармы уже готовы было схватить и бросить за решетку. Пришлось у мадам, содержательницы притона, нижайше просить о пристанище и откупаться от домогательства соблазнительных девиц легкого поведения, – а там были такие, особенно одна! – солидными деньгами… Прабабка сочувственно вздыхала, и прадед был прощён…

* * *

Род Каганов, помимо долголетия (говорю это, а сама стучу по дереву от сглаза), отличается еще и завидной, как бы это выразиться, юношеской прытью, которая сохраняется у них до преклонных лет.

Известна история про деда Александра. Его жена, Раиса, родив шестерых детей и перетрудившись на земном поприще, раньше своего мужа покинула этот мир, оставив его безутешным вдовцом, когда ему было прилично за семьдесят. Через некоторое время дед объявил о своем намерении жениться. На него, ясное дело, посыпался град насмешек и упреков.

– Вы что же, хотите, чтобы я по девкам пошёл?! – резонно возразил на это дед. Ну, а вожделения детишек относительно наследства разрушены были еще раньше, не угрозой появления молодой жены, которая может все это захватить, а с приходом Великой Октябрьской революции.

– Это верно, греховодник был дед. А с детьми он был исключительно ласков, – продолжал рассказывать нам Боба. – Во всем потакал, баловал, задаривал. Однажды купил мне дорогую лошадку с витрины магазина. До сих пор помню эту лошадку-каталку…

Словом, Боба страшно растрогался, вспоминая свое детство, и в этом приподнятом настроении мы двинулись на поиски еще одного исторического места, связанного с нашей семьей. Дело в том, что существует легенда о том, что Моисей Каган, родившийся в 1889 году, и Марк Шагал, 1887 года рождения, оба выросшие в черте оседлости города Витебска, учились в одной и той же гимназии, хотя и в разных классах. Гипотетически это вполне возможно, но правда ли это, или просто красивая сказка, – кто знает?

И вот для прояснения этого вопроса мы стали колесить по Витебску в поисках какой-нибудь школы (какие же могли быть гимназии в нашей советской стране?!) или хотя бы строения с соответствующей мемориальной доской.

– Скажите, вы не знаете, не сохранился ли дом, где жил Шагал, или школа, где он учился? – спрашивали мы у приветливых и отзывчивых на наше любопытство прохожих.

– Шагал?! Ну да, Марк Шагал… Художник, – нередко получали мы вполне просвещённый ответ. – Только никакой мемориальной доски я не видел… Но может быть, я просто не знаю, и она где-то есть…

Увы! Вероятно, в тот год, когда мы посетили город Витебск, там не было ни одного памятного знака, свидетельствовавшего о том, что здесь жил, работал, создавал свои полотна великий гений нашей эпохи, унесший с собой в мир прекрасного искусства видения, образы, краски этого самого города, где он вырос. А между тем это было накануне единственного приезда после эмиграции в 1922 году Марка Шагала в Москву, на выставку его картин, состоявшуюся в Третьяковской галерее. До Витебска, который он так жаждал посетить, Марк Шагал из-за внезапной простуды тогда, в 1973 году, так и не доехал, но что из этого?! Витебск навсегда остался увековеченным в его творчестве и стал достоянием мировой культуры, наравне с другими уникальными памятниками цивилизации.