Книга Чужое сердце - Шарлотта Валандре

– В другой раз и в другом месте – с удовольствием, но не теперь. Как давно вы проходите тритерапию?

– Я стала принимать таблетки ВАРТ с девяносто пятого года, кажется, – у меня плохая память на даты…

– То есть как только появился ВАРТ…

– Да, и я умоляла доктора Розенбаума сделать меня подопытной свинкой, я была готова проглотить что угодно, как все ВИЧ-инфицированные в то время…

Я не люблю воскрешать эти воспоминания, но ласковый и внимательный вид доктора Леру заставляет меня выложить все о том забытом времени…

Моя вирусная нагрузка проявилась в первый раз через десять лет после заражения. Десять лет ВИЧ-инфицированности без всякого лечения и ни одного случая развития какой-нибудь подвернувшейся инфекции. Как будто вирус сидел тихонько и ждал, чтобы проснуться, появления первого действенного лекарства. Симпатичный ВИЧ. СПИД уносил тысячи жизней, люди сгорали за несколько месяцев, я видела, как они до крайности истощались, слепли или покрывались темными чешуйками, смертельными корками, а мне удавалось ускользнуть от этих кошмаров. Я переходила из службы инфекционных болезней, где весь персонал разгуливал в масках, чтобы защитить себя от прокаженных, к съемочным площадкам, к парикмахерским и косметическим салонам с полной беспечностью, с настоящей легкостью. Это была просто смена декораций. Иногда я спрашивала себя, правда ли все это. Я даже воображала, что лаборатория ошиблась. Невозможно было, чтобы я умерла от СПИДа. Вот приказ, который я посылала своему телу. СПИД – не может быть. Я твердо верю во влияние духа на тело… И это помогало до чудодейственного изобретения ВАРТ. Это было потрясающе, я видела, как больные возвращали себе человеческий облик за несколько недель, оживали, как мимозы, почерневшие от мороза и как будто высохшие, мертвые – а потом, через несколько дней расцветающие невероятной желтизной…

Я говорю, глядя в окно на цветник с яркими цветами, который мокнет под дождем. Я в последний раз вызываю эти воспоминания. Это мой долг памяти. Потом я замолкаю, смотрю на доктора – он тоже молчит, пристально глядя мне в глаза. Я даю тишине заполнить все между нами. Я воображаю, как я на глазах у доктора Леру вся расцветаю желтыми бутонами. Он явно взволнован, потом берет себя в руки:

– Вы говорите о таких серьезных вещах так легко… Мне очень жаль, но мне надо задать вам ряд вопросов. Вы начали лечение в другом медицинском учреждении, и анамнез, которым я располагаю, довольно скуп. Пересадка произошла здесь. (Его голос внезапно становится тише.)

Забор органа тоже, кстати.

– Простите?

– Это я так.

– Как же, вы сказали, забор, то есть забор моего органа произошел здесь?

– Я не располагаю такой информацией. Я оговорился. Я устал и рассеян, простите меня. Место забора органа не имеет значения. Главное, что ваш трансплантат чувствует себя хорошо. Теперь я посмотрю вашу последнюю ангиограмму… Это почти как короткометражный фильм, – говорит доктор Леру, пытаясь меня отвлечь.

– Не лучший мой фильм и не лучший ракурс.

Ангиограмма благодаря контрасту с окрашенным веществом, которое впрыскивают в кровь, позволяет увидеть всю протяженность артерий, оплетающих мое сердце.

Доктор Леру вставляет диск в компьютер и спрашивает:

– Хотите, я покажу вам?

– Нет, не люблю видеть себя на экране.

– Серьезно.

– Мне не нравятся эти снимки. Жизнь теряет часть своей магии, если рассматривать ее с такого близкого расстояния, правда? Мне нравится думать, что мое сердце – это что-то загадочное, а не просто залатанный насос. Однажды я видела осциллографию или ангиографию – не помню что, ну какие-то снимки моего несчастного сердца, я ничего не поняла. Надо быть специалистом, как вы. Зачем смотреть дубли? Важен конечный монтаж. Так как дела с моим сердцем, доктор?

– Хорошо… Очень хорошо. Вот ваши коронарные артерии, они орошают сердце, они дают ему жизнь.

– Это артерии моего донора?

– Да, в отличие от окружающих легочных вен. А легочные – ваши, если можно так сказать.

– Как сложно!

– Нет, операция несложная. Сердечная механика проста, как Библия, и так же завораживает… Невероятный насос, посылающий в наше тело до восьми тысяч литров крови в день… Сожмите кулак!

Я продолжаю слушать доктора, но если бы он знал, что от вида крови меня просто бросает в дрожь, он прекратил бы свои лекции по анатомии. Борясь с дурнотой, я сжимаю пальцы правой руки в кулак, поднимаю ее в знак победы и произношу громкое «yes!», от которого он начинает улыбаться.

– Так вот, ваше сердце чуть больше вашего кулака и ежедневно перекачивает восемь кубометров крови в вашем теле. Чудеса, правда?

– Мое, наверное, чуть меньше? Надо бы знать размер кулака моего донора…

Доктор Леру несколько секунд молчит, стараясь не глядеть мне в глаза. Он снова, кажется, волнуется. Я тоже. От всех этих физиологических подробностей голова немного идет кругом, мне чудятся потоки крови, бурлящий красный водопад и сжатый кулачок моего неведомого сердца…

Я чувствую, как сердце колотится. Делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться. Почему этот кардиолог обязательно хочет мне все объяснить?

– При трансплантации размер органов должен быть примерно одинаковым. Так что ваш донор должен был иметь кулак такого же размера, как и ваш… Я сейчас выключу экран, а вы даже не посмотрели!

Слушая доктора Леру, я разглядываю свои кулаки. Сжимаю их, разжимаю, повторяю это движение. У него или у нее были такие же кулаки. Маленькие кулачки. Наверняка это была женщина. Внезапно я интуитивно понимаю это. Она, должно быть, была молодой. Я представляю себе ее темноволосой, волосы средней длины, широкая улыбка. Она наверняка любила жизнь. Может быть, у нее тоже были дети. Я слышу, как бьется ее сердце, – мое сердце. Доктор Леру мягко окликает меня:

– Шарлотта? Хотите, чтобы я объяснил вам, или я выключаю?

До этого мгновения я никогда не воображала себе моего донора. То есть я, конечно, о нем думала, но мимолетно, не задумываясь о его смерти. Но можно ли считать умершим человека, у которого продолжает жить такая жизненно важная часть? Я решаю гнать прочь эти внезапные мысли и приближаюсь к экрану. Заинтригованная тем, что я там увидела, я расспрашиваю доктора Леру:

– А вот эти фигурки – это мои стенты? Похоже на железные плечики.

Он хохочет:

– Нет, стент крошечный, это маленькая пружинка, которая при распрямлении прочищает затор в сосуде, у вас их два – один тут, а другой там.

Он уверенно показывает на две точки на экране. Сколько я ни вглядываюсь, ничего не вижу, кроме его длинных пальцев и красивых розовых ногтей, и ничего интересного на экране.

– Не вижу… Тогда что это за плечики? Просто шкаф какой-то…

– Это скрепки, которыми сшивали вашу грудную клетку.