Книга Раневская в домашних тапочках. Самый близкий человек вспоминает - Изабелла Аллен-Фельдман

12.01.1961

Сестра была у Екатерины Ал-ны, поздравила ее с Новым годом, подарила редкой красоты бриллиантовые серьги, которые ей привезла из Петербурга (никак не могу привыкнуть называть его Ленинградом) Дора. Я сначала решила, что сестра купила их для себя, и только после того, как они были подарены, узнала, кому они предназначались. Екатерине Ал-не подарок пришелся по душе, сестра рассказала, что она тотчас же открыла дверцу шкафа, на внутренней стороне которой у нее висит большое зеркало, поднесла серьги к ушам и начала восторгаться. Здесь, оказывается, нельзя открыто повесить зеркало в своем кабинете, считается, что это отвлекает от работы. Сестра довольна, что угодила Екатерине Ал-не, уже не жалеет, что переплатила за них Доре чуть ли не вдвое от первоначально оговоренной цены. Должна заметить, что поведение Доры заслуживает порицания. Обсуждая приобретение серег по телефону, она назвала одну цену и заручилась согласием сестры, а по приезде заявила, что в самый последний момент женщина, продававшая серьги, передумала и подняла цену.

– Фаина, я пыталась снова дозвониться до тебя, но не смогла, – причитала Дора, то и дело всплескивая руками, она мне напомнила машущую крыльями курицу. – А эта выжига уже собралась уходить. Я, говорит, знаю людей, которые не пожалеют денег. Я взяла все деньги, что были у меня, заняла недостающее у соседки и отдала ей. Билет до Москвы уже не на что было купить, спасибо, Раечка выручила…

Я подозревала, что Дора врет, уж очень ненатурально она себя вела. Сестра тоже ей не проверила, но серьги все же взяла. За ту цену, которую назвала Дора.

– Гей ин дрерд![9] – в сердцах сказала сестра, закрыв за Дорой дверь, и начала вспоминать, сколько хорошего сделала она Доре и сколько раз Дора обманывала ее.

Екатерина Ал-на намекнула, что к 8 марта, коммунистическому женскому празднику, сестра получит surprise. Теперь мы гадаем – это будет какой-нибудь орден или звание народной актрисы, которого так ждет сестра. Сестра больше хочет стать народной актрисой. Это почетнее, чем орден, и дает много различных выгод. Будем надеяться и ждать. «Главное, не помереть в день выхода указа», – шутит сестра. Екатерина Ал-на вспомнила и обо мне, спрашивала, нравится ли мне в Москве. Сестра заверила ее, что мне очень нравится, что я счастлива и что сама она тоже счастлива.

А счастлива ли я на самом деле? Не знаю. Чувствую внутри пустоту, какое уж тут счастье? Да и бывает ли оно в моем возрасте? В следующем году мне исполнится 70 лет! 70 лет! Подумать только! А когда-то меня страшили цифры 40 и 50! А в будущем году – 70! Я уже предупредила сестру, что не отмечаю день своего рождения. Слишком уж грустно сознавать, что прошел еще один год. Печальная арифметика.

15.01.1961

Время, положенное для визитов, не соблюдается здесь совершенно. Гости могут заявиться в полдень, и это считается совершенно естественным, во всяком случае, сестра не выказывает никакого удивления. Привычка звонить из автомата у нашего дома и извещать: «А мы сейчас к вам поднимемся» тоже удивляет меня. «А если бы нас не было бы дома?» – спрашиваю я сестру. «Тогда бы Т. отправилась к кому-нибудь из соседей, ее же половина дома знает», – отвечает сестра. Мне это странно и непривычно, хотя должна признать, что во внезапном приходе какого-нибудь приятного человека есть своеобразная прелесть. Получается маленький surprise. Если же гости не очень-то мне по душе (приходят и такие), то, высидев немного для приличия, я могу сослаться на мигрень и уйти к себе. Это же не столько мои гости, сколько гости сестры, мое общество им не очень-то и нужно. Большей частью я не понимаю, о чем идет речь, и не могу поддерживать разговор должным образом. Отвечать же на однообразные вопросы о заграничной жизни мне уже надоело. Меня забавляет то, что сначала люди ахают, восхищаясь, а затем начинают убеждать меня в том, что при некоторых преимуществах, во всем остальном заграничная жизнь во многом уступает здешней. Как будто я с ними спорю! Или же они, делая вид, что убеждают меня, пытаются убедить самих себя? Но больше всего забавляет вопрос, который неизменно задается последним – привезла ли я что-нибудь на продажу? Здесь очень много вещей продается «на руках», то есть знакомые продают знакомым. С незнакомыми дело иметь опасно, потому что любая самочинная торговля считается незаконной и за нее могут посадить в тюрьму. Но, несмотря на это, какие-то marchés aux puces[10] здесь есть. Хочется увидеть. Обожаю рыться в старых вещах, среди них иногда попадаются довольно премилые.

17.01.1961

Вчера у соседей Сергея и Светланы был небольшой прием по случаю дня рождения Светланы. Собралось человек 15. Сестра сначала не хотела идти, потому что очень устала днем (возила Полину Леонтьевну к докторам, она болеет, бедняжка), но потом все же пошла, потому что не пойти было неудобно, да и шумели наверху так, что не отдохнешь. Странный наш дом, вроде бы один из лучших в Москве, а звуки слышны, как в меблированных комнатах Знаменской. Но шум от соседей это полбеды, настоящая беда, когда утром во дворе начинают разгружать машины с хлебом. В булочную внизу я так больше и не хожу.

Один из гостей, Павел Александрович, весьма приятный в общении мужчина, рассказал ужасное. Он только что прилетел из Краснодара (так теперь называется Екатеринодар, где наш отец собирался открыть торговлю на паях с мануфактурщиком Хачадуровым, но так и не открыл). Оказывается, в Краснодаре днем раньше произошли беспорядки, настоящие народные волнения. Трудно поверить, но здесь, оказывается, тоже бывают беспорядки, только про них не пишут в газетах и вообще никак не объявляют. Полиция арестовала какого-то солдата из местных, его знакомые большой толпой напали на участок, была стрельба, какого-то молодого парня убили, люди рассвирепели и начали громить партийные комитеты и вообще все подряд. Краснодар оцеплен войсками, никого не впускают и не выпускают, Павел Александрович (он сам родом оттуда) сумел улететь только с помощью своего приятеля, начальника аэропорта, который подсадил его в попутный самолет. Все качали головами, ахали и повторяли, что при Сталине такого произойти не могло. Сестра вспомнила, как ее когда-то приглашали играть в Краснодаре, но она отказалась. Павлу Александровичу не понравился тон, которым сестра говорила о его родном городе, и он начал пространно рассказывать о том, насколько хорош Краснодар и чем он хорош. Кроме меня, его никто, кажется, не слушал, а я сидела прямо напротив и вынуждена была время от времени кивать и вставлять какие-то замечания. Спасла меня одна из гостей, Инночка, очень милая девушка. Она под каким-то предлогом увела меня на кухню и стала расспрашивать про Францию. Инночка просто бредит Францией, особенно Парижем, довольно бойко говорит по-французски. Я обещала дать ей журналы с выкройками, которые привезла с собой. Когда мы вернулись домой, я спросила у сестры, не разыграл ли нас и всех остальных Павел Александрович. Сестра ответила, что так шутить не принято, и добавила, что Павел Александрович, при всех его недостатках, не имеет привычки выдумывать или хотя бы преувеличивать. Я призналась, что очень боюсь, как бы подобные беспорядки не случились в Москве. Мне довелось видеть беснующиеся толпы, и я этого зрелища никогда не забуду. Сестра заверила меня, что в Москве ничего подобного случиться не может. Хочется ей верить.