Книга Лоуни - Эндрю Майкл Херли

Хэнни похлопал по кровати, и я сел, а он принялся листать рисунки с животными, цветами и домами. Вот его учителя. Вот другие обитатели интерната.

Последняя картина, однако, выглядела совсем иначе. На ней были изображены два человечка, стоящих на берегу, заваленном морскими звездами и ракушками. Море выглядело как ярко-синяя стена, поднимавшаяся наподобие цунами. Слева виднелись желтые горы, зеленая трава на вершинах напоминала прическу могикан.

— Это Лоуни, да? — спросил я, удивляясь, что брат вообще помнил это место. Прошли годы с тех пор, как мы последний раз были там, а Хэнни редко рисовал что-то, что не видел прямо перед собой.

Брат намочил в воде руку и провел пальцем по верблюжьим горбам дюн, над которыми летела большая стая птиц. Хэнни любил птиц.

Я много рассказывал ему про них, все, что знал. Как можно по крапинкам на оперении у чаек определить, первый это, второй или третий год их жизни, и как отличается зов у ястреба, крачки и славки. Как, если сидеть совсем тихо около воды, вас стаей окружают песочники, и они подходят так близко, что можно почувствовать кожей дуновение ветерка от их крыльев.

Я подражал крикам кроншнепов, травников, серебристых чаек, и мы, бывало, лежа на спине, наблюдали, как высоко в небе летит клин гусей, и гадали, как это — рассекать воздух на высоте мили от земли клювом твердым, как кость.

Хэнни улыбнулся и постучал по фигурам на картинке.

— Это ты, — сказал я. — Это Хэнни.

Хэнни кивнул и коснулся груди.

— Это я? — спросил я, указывая на фигурку поменьше.

Хэнни схватил меня за плечо.

— Я рад, что ты дома, — сказал я.

Это так и было.

Пребывание в Пайнлендс мало что дало брату. Там ничего о нем не знали. Да и не заботились о нем так, как это делал я. Никогда не спрашивали, в чем он нуждался. Он был просто рослый парень с красками и карандашами, подолгу просиживающий в комнате отдыха.

Хэнни прижал меня к себе и погладил по голове. Он стал намного сильнее. Я заметил, что брат здорово изменился. Детская пухлость, заметная еще на Рождество, исчезла с его лица, и ему уже не надо было куском жженой пробки пририсовывать себе фальшивые усики, как мы, бывало, делали, когда были детьми. Невероятно, но Хэнни становился взрослым.

Думаю, он и сам ощущал что-то непривычное, пусть и смутно. Так бывает, когда чувствуешь, что в комнате что-то стало по-другому, но не можешь понять что именно. Картины не хватает или ваза поставлена в другом месте?

Иногда я замечал, что Хэнни разглядывает руки, оценивая их ширину, поросль черных волос на груди, твердые овалы бицепсов, как будто не совсем понимая, что он сам делает в этом теле мужчины.

* * *

Как и в прежние поездки, мы отправились в «Якорь» во вторник на Страстной неделе, как только забрезжил первый свет.

Когда все собрались около Сент-Джуд и погрузили вещи в фургон, отец Бернард направился было к водительскому месту. Но прежде чем он смог завести двигатель, Мать тронула его за плечо:

— Отец Уилфрид, перед тем как уехать, обычно читал молитву.

— Да, конечно.

И отец Бернард вылез из фургона, собираясь осенить себя крестом.

— Мы обычно шли за угол, преподобный отец, — добавила Мать, — и молились перед образом Пресвятой Девы.

— А, хорошо, — согласился отец Бернард. — Конечно.

Мы собрались перед небольшим рокарием, в центре которого стояла скульптура Пресвятой Девы, и, склонив головы, слушали, как Отец Бернард на скорую руку произносит молитву о заступничестве, прося Богородицу о безопасной поездке и благополучном паломничестве. После того как прозвучало «Аминь», мы направились к ограде, ожидая своей очереди встать на колени и поцеловать стопы Девы Марии.

Отец Бернард уступил дорогу миссис Белдербосс, которая медленно опустилась на колени. Она наклонилась вперед, а мистер Белдербосс придерживал жену за плечи. Облобызав пальцы ног Божьей Матери, женщина закрыла глаза и принялась шепотом читать молитву, которая продолжалась так долго, что отец Бернард начал с нетерпением поглядывать на часы.

Я был последним в очереди, но отец Бернард сказал:

— Оставь, Тонто. Иначе мы весь день простоим в пробке на выезде из Лондона. — Он посмотрел на Деву Марию, на Ее лик, с которого не сходило вечное выражение безучастности и скорби. — Уверен, Она не будет против.

— Как скажете, преподобный отец.

— Именно, — усмехнулся отец Бернард и бросился бегом к фургону.

Садясь на место, он отпустил какую-то шутку, которую я не расслышал. Все засмеялись.

Я уже много месяцев не видел Мать и Родителя такими счастливыми. Я знал почему. Они надеялись, что в этот раз все будет по-другому. Что Хэнни выздоровеет. Что они уже на пороге чудесного свершения.

* * *

Мы поехали из Лондона на север через Ист Мидлендс и далее через Йоркшир к Ланкаширу. Я сидел сзади, под мое сиденье забился Монро. Я периодически засыпал, потом просыпался, потом снова засыпал, а за окном проплывали одно графство за другим. Когда я просыпался, мне приходило в голову, что мы проезжаем одни и те же места. Наверно, потому что Англия вообще вся одна и та же. Старые фермы, новые поместья, церкви, градирни, очистные сооружения, железные дороги, мосты, каналы, маленькие городки — все они были похожи друг на друга, за небольшой разницей в архитектуре и цвете каменных стен.

Солнечный свет начал потихоньку заливать лондонские пригороды, когда мы уезжали, но чем дальше мы продвигались на север, тем реже появлялось солнце, только на короткие моменты озаряя желтые склоны холмов на расстоянии нескольких миль или на одну-две секунды отражаясь ослепительным светом от поверхности водоемов.

Температура падала, и тучи все больше сгущались. Наконец начался проливной дождь, и дорога превратилась в сплошной поток. Обрывки тумана зависли над холодными озерами и негустыми рощами. Цвет болот изменился, по торфяным склонам устремились вниз ливневые потоки. Издалека они казались белыми и твердыми, как прослойки кварца.

Последние несколько миль фургон издавал жуткое громыхание, как будто в двигателе что-то отвалилось. Все помалкивали, надеясь, по-видимому, на лучший исход, но каждый раз, когда отец Бернард переключал передачу, фургон начинал вибрировать и раздавался громкий скрежет. Кончилось дело тем, что мотор заглох, и фургон съехал на обочину и остановился.

— Что это, преподобный отец? — спросила миссис Белдербосс.

— Сцепление, я думаю, — ответил отец Бернард.

— А, это все сырость, она здесь проникает повсюду, — сказал мистер Белдербосс и откинулся назад, довольный своей сообразительностью.

— Вы можете починить его? — спросила миссис Белдербосс.

— Надеюсь, миссис Белдербосс, — усмехнулся отец Бернард. — У меня такое впечатление, что в этих местах приходится рассчитывать только на собственную изобретательность.