Книга Аргонавты 98-го года - Роберт В. Сервис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несколько дней в С.-Диего свели мой маленький капитал на нет. Однако я с легким сердцем повернул снова к северу и направился по шпалам в Лос-Анджелес. Колея тянулась вдоль берега океана на много звонких миль. Величественные волны катились, длинные и ровные, как бы начерченные линейкой, и с грохотом разбивались о песчаный берег. Я видел великолепные закаты и чарующие бури со скрытыми в небе кинжалами зарниц. По ночам я строил маленькие хижинки из негодных шпал и зажигал костры из страха перед ползучими существами, которых видел днем. Койоты выли на ближних холмах, тревожные шорохи раздавались в зарослях шалфея. Мои зубы стучали от холода и не давали мне заснуть, пока я не подвязывал подбородок платком. Промокая ночью от росы, полумертвый от голода и измученный ходьбой, я, казалось, с каждым днем делался все выносливей и крепче. Я не колебался в выборе между рабством и бродяжничеством. Придя в Лос-Анджелес, я первым делом пошел на почту. Там ждало меня письмо из Нью-Йорка от Блудного Сына, с четырнадцатью долларами, которые он был мне должен. Письмо гласило:
«Я вернулся под отеческий кров, устав от своей роли. Упитанный телец ждал меня; тем не менее я опять тоскую по презренному свиному месиву. Жди меня в Фриско в конце февраля. Я сообщу тебе замечательный план. Будь непременно. Мне нужен товарищ, и я хочу, чтобы это был ты. Жди письма до востребования».
Нельзя было терять время, ибо февраль подходил уж к концу. Я взял билет на палубе до Сан-Франциско и решил впредь изменить свой образ жизни. Ведь так легко было опуститься на дно. Я уже находился среди подонков, сам превратился в отверженного. Я сознавал, что без друзей и связей не добьюсь ничего, кроме самой неблагодарной работы. Конечно, я мог бы еще побарахтаться, но ради чего? Уютная ферма на северо-западе ждала меня. Я заработаю себе на дорогу и приеду туда в приличном виде. Тогда никто не узнает о моем унижении. До сих пор я был упорен и глуп, но зато научился кое-чему. Люди, которые трудились, нуждались и страдали, были ласковы и отзывчивы ко мне; их господа были подлы и жестоки. Везде велась та же низкая борьба за доллар. При моих взглядах и воспитании меня ждало только разочарование и поражение. С меня было достаточно всего этого.
Уплатив за проезд на пароходе в Сан-Франциско, я убедился, что разорен дотла. Я был положительно жалок и буквально доведен до крайности, ибо мои сапоги благодаря длинным путешествиям пешком едва держались на ногах. Никакого письма на мое имя не было; и от разочарования ли или от крайней нищеты я почувствовал, что совершенно лишился мужества. В таком виде я не решался просить работы. Итак, я потуже стянул свой пояс и уселся в Портсмутском сквере, упрекая себя за то, что легкомысленно растратил так много денег. Прошло два дня, а я все еще стягивал свой пояс. За это время я съел только одно блюдо, которое заработал, очистив полмешка картофеля для ресторана. Я ночевал на полу в пустом доме.
Однажды, когда я по обыкновению дремал на своей скамье, кто-то окликнул меня: «Послушайте-ка, молодой человек, у вас очень изнуренный вид». ― Я увидел пожилого седого господина. «Вовсе нет, ― ответил я, ― это только комедия; я переодетый миллионер и изучаю социологию». ― Он подошел ближе и подсел ко мне: «Полно, мальчик, вы порядком приуныли и растерялись. Я наблюдаю за вами «уже два дня».
― Два дня? ― повторил я мрачно. Мне они показались двумя годами. Затем мною овладела внезапная горячность:
― Я чужой для вас, ― сказал я. ― До сих пор я никогда не пытался брать взаймы. Я знаю, что будет слишком смело просить вас поверить мне, но вы сделаете христианское дело. Я умираю с голода. Если у вас есть 10 центов, которые вам не нужны, одолжите их мне. Я выплачу их вам, хотя бы я должен был отрабатывать их десять лет.
― Ладно, ― сказал он весело, ― пойдем закусим.
Он повел меня в ресторан и заказал обед, от которого голова моя закружилась. Я был близок к обмороку, но после небольшого количества бренди почувствовал себя в силах справиться с пищей. Пока я добрался до кофе, я опьянел от еды, как от вина. Только тут я воспользовался случаем, чтобы рассмотреть своего благодетеля.
Он был скорее среднего роста, но такой плотный и коренастый, что сразу производил впечатление человека, с которым следует считаться. У него была смуглая как у индуса кожа, а ясные голубые глаза ярко сияли радостью, как бы от внутреннего света. У него был твердый рот и решительный подбородок, и все лицо представляло странную смесь добродушия и неумолимой твердости. Теперь он рассматривал меня самым добродушным образом.
― Чувствуешь себя лучше, сынок? Ладно, продолжай дальше в том же духе и расскажи мне о себе столько, сколько тебе захочется.
Я рассказал ему все, что случилось со мною с тех пор, как я высадился в Новом Свете.
― Эх, ― воскликнул он, когда я кончил. ― Вот главный недостаток всех ваших молодцов из Старого Света. Вам не хватает выдержки и умения довести дело до конца. Вы идете к хозяину и докладываете ему, что собственно не умеете ничего делать, но будете стараться изо всех сил. Американец говорит: «Я умею все, дайте мне только работу, и я докажу вам это!» Ясно, кого возьмут? Ну, я думаю, что смогу вас устроить помощником садовника на Аландской дороге.
Я выразил свою благодарность.
― Полно, ― отвечал он, ― я рад, что по милости божьей был избран орудием помощи для вас. Вы можете остановиться у меня, пока что-нибудь не наладится. Через три дня я уезжаю на север.
Я спросил его, не направляется ли он в Юкон.
― Да, я намерен присоединиться, к этому безумному стремлению в Клондайк. За последние двадцать лет я изрыл вдоль и поперек Аризону и Колорадо, и теперь хочу посмотреть, не найдется ли на севере участка и для меня.
Дома он рассказал мне всю свою жизнь.
― Я был скверным человеком, но спасся милостью божьей. Я прошел через все, начиная от мэрства до содержания игорного притона. В течение двух лет я погибал, готовясь каждую минуту получить свой пропуск в ад.
― Не убили ли вы кого-нибудь? ― осведомился я.
Он зашагал взад и вперед по комнате.
― Слава богу нет, но я мог застрелить… Было время, когда я мог выстрелом из ружья вогнать гвоздь в стену. Я был ловок, но вокруг было много таких, которые могли дать мне сто очков вперед. На вид это были смирные люди. Трудно было подумать о них дурное. Смирные-то и были худшими. Обходительные, ласковые, приветливые, за бутылкой в ресторане они не знали удержу и страха, и каждый из них имел по дюжине зарубок на своем ружье. Я знал многих из них, якшался с ними; это были самые утонченные люди в стране, готовые отдать последнюю рубашку за друга. Они понравились бы вам, но, слава господу, я теперь спасенный человек.
Я был глубоко заинтересован.
― Я знаю, что мне не следует так говорить. Это все прошло теперь, и я познал всю скверну своих путей, но иногда хочется поболтать. Я Джим Хоббард, известный под кличкой Блаженный Джим. Одно время я играл в карты и пил запоем. Однажды утром я встал из-за карточного стола после 36-часовой игры. Я проиграл пять тысяч долларов. Я знал, что они облапошили меня как индюка и принял свои меры. Ладно же, сказал я себе, буду мошенничать и я. Я научился играть мечеными картами и мог вскоре назвать любую карту с японцем и китайцем в качестве партнеров. Они были проворнее белых и обладали большой выдержкой. Выиграть деньги было мне так же легко, как отнять леденец у ребенка. Иногда я играл вполне честно. Никто не может вести сильную игру, не выдав себя. Иногда это лишь вздрагивание ресниц, иногда колебание ноги: Я изучал одного человека месяц, пока подметил признак, предавший его. Тогда я начал все больше и больше подогревать его, пока пот не выступил у него на лбу. Он был моей добычей. Я пошел по следам человека, который ограбил меня и превзошел его. Ну-ка, стасуйте эту колоду.
