Книга Сломанный клинок - Айрис Дюбуа

Тут приятные воспоминания были нарушены: в тишине опочивальни грохнула распахнутая с налета дверь, испуганно взвизгнула собака, послышались шум падения и вскрик. Узнав голос дочери, мессир с книгой в руке выглянул из альковчика — Аэлис сидела на полу, морщась от боли и потирая колено.

— Пошла вон, разрази тебя чума! — крикнула она и замахнулась на Гекату. — Вечно разляжется под ногами, тварь, чуть шею из-за тебя не сломала! Отец, ну что это — житья уже нет от этой псарни, блох всюду полно. Мерлин третьего дня чуть не повалил меня на лестнице, а нынче ночью натащили костей мне под дверь и грызлись чуть не до утра — я думала, с ума сойду…

— Аэлис! — строго прикрикнул мессир Гийом.

Дочь поднялась, оправила юбку и подошла к нему, прихрамывая:

— Доброе утро, отец, как почивать изволили? Жаклин сказала, что вы велели прийти, да и у меня к вам дело…

Она поцеловала у него руку, скосив глаза на доверчиво подошедшую Гекату, и, изловчившись, достала ее пинком. Мессир Гийом принял строгий вид:

— Мадам,[23] у вас манеры простолюдинки! Разве вас не учили, как положено ходить девице благородного воспитания?

— Голову держа высоко, глаза опущенными, — затверженно оттарабанила Аэлис, — чтобы пол видеть в двух туазах[24] перед собой. И еще не размахивать руками.

— Ни в коем случае, — подтвердил отец. — А вы врываетесь в комнату, словно борзая в погоне за зайцем! Садись, разговор будет долгий. Кстати, забыл спросить у Симона — мэтр Филипп когда должен вернуться?

— Его ждали еще вчера, задержался, наверное…

Любопытно бы знать — почему. Пикиньи нахмурился. Что может означать эта задержка? Если бы векселя переписали, уже бы приехал. А с другой стороны, если отказано, так тоже нечего там сидеть. Может, улещивает этих кровопийц, торгуется об условиях отсрочки… Да, но это в любом случае всего лишь отсрочка! Ах, как нужен этот флорентийский заем…

Пикиньи внимательно, придирчивым взглядом оглядел дочь. Хороша, ничего не скажешь, очень хороша. Каштановые волосы отливают начищенной медью, темные живые глаза, горящее нежным румянцем круглое личико, стройная осанка, высокая грудь — откуда что взялось у пигалицы; скажите на милость, и это за какие-нибудь полгода… Только вот платье, м-да! В груди чуть не лопается (мать была поменьше), и рукава коротки…

Он подошел, взял дочь за рукав, повернул к себе локтем и недовольно засопел при виде безобразной заплаты.

— Некому зашить? — спросил он. — В замке полно бездельниц, целыми днями сплетничают, орут, как сороки, а проследить за твоим платьем нету времени?

— Ах, при чем тут время, — затараторила Аэлис (тоже сорока не хуже тех), — когда ткань совсем ветхая и не держит нитку! Я уже говорила Томазе, но та сказала, что с этим ничего не сделать, посмотрит другое — зеленое. И еще она сказала: «Пора бы мессиру отцу позаботиться о вашем приданом, он-то на Рождество пошил себе новый камзол, мог и о дочери подумать…»

— Вот велю ей всыпать, чтобы не лезла куда не надо! — пригрозил мессир отец. — Пошил, да! Потому что мне приходится бывать при дворе!

Он обследовал другой рукав, залатанный еще безобразнее; под тканью что-то шуршаще хрустнуло.

— Что у тебя там?

— О, это так… безделица, — быстро ответила Аэлис. — Вы что-то хотели мне сказать?

— Да, хотел! Ты соблюдаешь посты, которые тебе предписаны?

— Что мне еще остается? Только я не понимаю, для чего морить меня голодом.

— Для того, — строго сказал мессир Гийом, — что иначе избыток сил может породить в девушке твоего возраста неподобающие мысли. Я вчера говорил с капелланом, и он тобой недоволен.

— Еще неизвестно, кто кем больше. Ты думаешь, я им довольна?

— Вот уж это, мадам, меня нисколько не занимает!

— О, еще бы! Вам-то это куда как удобно — уезжать на полгода, оставляя меня здесь под присмотром этого старого…

— Аэлис, придержи язык, пока не сказала такого, за что не избежать наказания. Не забывай, что отец Эсташ — твой духовник!

— Увы! Я предпочла бы, чтобы им был отец Морель, и вообще, почему Эсташ запрещает мне у него бывать?

— Вот-вот! Он как раз тем и огорчен, что ты бываешь в деревне слишком часто.

— Ничего не «слишком»! Да, я в деревне бываю, мне ведь, вы отлично знаете, приходится там иногда помогать больным. Но я езжу туда, нарушая запрет этого… ну ладно! И чем же еще я огорчаю отца Эсташа?

— Мадам, он боится за вашу нравственность.

— Что-о-о?

— Ты хорошо знаешь, что согрешить можно и делом, и словом, и помышлением. Насчет «дела» отец Эсташ ни в чем тебя не обвиняет. Ровно ни в чем!

Аэлис низко присела, разведя кончиками пальцев фалды юбки.

— Ах, мессир отец, вы такую тяжесть сняли с моей души, теперь я смогу спать спокойно!

— Перестань дурачиться, я пытаюсь говорить с тобой всерьез. Капеллан не раз заставал тебя шепчущейся со служанками, особенно с этой твоей распутной камеристкой.

— Интересно, с чего ты взял, что Жаклин так уж распутна?

— Да это видно издалека! Ты что, не видела, как она крутит задницей, проходя мимо любого мужчины?

— В отличие от вас, мессир отец, — издевательски ответила Аэлис, — я задницами служанок не любуюсь. Да и вам бы не советовала!

— Тьфу, дура!

— Так что еще наговорил про меня его благочестие отец Эсташ? По-моему, шептаться с прислугой — не такой уж грех. Бывают и хуже.

— Да, бывают. Бывают! Дело не в том с кем, а о чем ты шепчешься. То, что однажды услышал капеллан, было непристойно…

— Ах, так он еще и подслушивает. И что же непристойного ему открылось?

— Ну, как бы тебе сказать… — Пикиньи замялся. — Речь шла об отношениях между супругами.

— А они что, греховны и непристойны? Однако церковь освящает их таинством брака?

— Греховного в них нет, но если девушка твоего возраста чрезмерно ими интересуется — это непристойно.

Аэлис сделала большие наивные глаза:

— Послушайте, что непристойного в послушании и добронравии? Да, я теперь припоминаю. Однажды мы, не помню уж с кем, говорили о том, что если жена злостно перечит мужу, не проявляет к нему уважения и любви, то ей лучше не ждать ничего хорошего… И еще Томаза учила меня, как заготавливать припасы на зиму, — что при этом надо твердо знать вкусы супруга: любит ли он кислое или соленое и какие предпочитает приправы. Некоторые, к примеру, обожают уксус, а иной от одного запаха уксуса начинает корчиться, как нечистый от ладана…