Книга Тихая Виледь - Николай Редькин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вечером под развесистыми черемухами расправила свои крылья буйная русская пляска. Сначала плясали одни бабы, но вот на круг вышел сосед Егора, Евлаха: наклонив голову, пляшет в обнимку со своей Огнийкой. Время от времени он, как петух, задирает потную голову вверх и зычно выкрикивает частушку, обрывая бабьи голоса:
И Егор поплясать охотник, хоть это у него и не выходит. Вышел вслед за Евлахой на круг, топчется среди баб, дергает худыми плечами да под ноги смотрит, то ли не может насмотреться на сапоги свои, то ли боится нарешить их о невидимые выбоины и камни. А в кучке старух, стоящих поодаль, только и слышится:
– Ох уж у нас в деревне только один и плясун – Егор!
– Топтун он, а не плясун!
– А и потоптаться, девка, не всякий умеет. Ай да Егор!
А Анисья его, от баба! Нарядилась в рваные, в заплатах, мужнины штаны, длинную домотканую рубаху, шапку-ушанку и дает копоти!
Но уж и Дарья Осипова ей не уступает:
А Анисья тут как тут, руками в стороны разводит:
Егор грозит ей кулаком, а ей хоть бы что: пошла себе кругом, высоко подняв над головой шапку-ушанку.
Мужики да беззубые старухи со смеху покатываются. А Дарья выводит своим сильным голосом:
И Анисья-соперница подает визгливый голосок с другого конца:
Вдруг на кругу все смешалось.
Евлаха, плясавший уже без своей бабы, столкнулся с топчущимся в центре Валенковым, посмотрел на него пьяными глазами, словно не узнал, и вдруг заорал во всю глотку:
– Егор!
А тот даже головы не поднял, топчется себе да топчется.
– Егор, кол тебе в уши! – И Евлаха хватанул Егора за рубаху.
Гармонь смолкла. И пляска остановилась. Евлаха продолжал наступать на оторопевшего Егора:
– Говорят, ты к Огнийке моей ходишь, путаешься с ней?
– Евлампий, – всплеснула руками Огнийка. Бабы озабоченно шумели:
– Вот пало опять Евлахе чего-то на ум! Как выпьет, так шибко же неловкой…
– Так путаешься, говорю?
– Чё-о-о? – открыл рот Егор. – Да на кой она мне, твоя Огнийка? Своя хуже хомута.
– Ах! Дак ты моей бабой брезгуешь? – И Евлаха схватил Егора за грудки.
– Этому Евлахе только бы подраться, Еран, настоящий Еран, – недовольно шумели бабы.
Стоявшие поблизости мужики стали сцепившихся разнимать и уговаривать.
– А ты, Васька, чего заступаешься? Родственник он тебе, что ли? – орал Евлаха на мужика с красным вытянутым лицом и большими, навыкат, выразительными глазами.
– Родственник! На одном солнце портянки сушили, вот и породнились! – Ваське было лет пятьдесят.
Длинноногий, выше всех на голову, тучный, широкоплечий, он славился в деревне недюжинной силой.
Подошел Захар и повел Евлаху к столам, за которыми мужики играли в карты. Егор, задетый за живое, поплелся за ними, но встревать в разговор не решался.
Евлаху усадили на скамью. Захар подал ему братыню пива. Егор же стал надоедать Захару, бессвязно лепеча:
– А почего все-таки, соседушка ты мой? Христом Богом ведь просил, а ты, Захарушка, вона как… – Припомнилась подвыпившему Егору обида, и пытал он обидчика, почему все-таки он денег ему взаймы не дал.
– Почего, почего! Богат больно, спичками прикуриваешь!
– Какое, Захарушка, богатство, нужда-злодейка… Захару надоело Егорово бормотание, и он вдруг заявил:
– Да я тебе пятак и так отдам. Надо? Прыгнешь с конька, и он твой! – И Захар посмотрел вверх, на крышу своего большого дома.
– А чё? – сразу согласился Егор.
– Чё не чё, а прыгнуть надобно на борону, кверху зубьями, ага! – Не думал не гадал Захар, что на такое Егор согласится.
Егор и правда опешил. С ответом замешкался. А ежели как ноги изувечишь, живи потом стороником-то!
– А-а-а, – зубоскалил Евлаха, – куда тебе, Егорша, в порты наложишь!
И младший брат Евлахи, Ксанфий, сидевший в кресле под окнами, похохатывал да колотил руками о деревянные подлокотники: Ксанфий с детства был неходячим. Евлаха выносил его на улицу весной, летом, по большим праздникам.
Народу у столов собралось много. И Егор, раззадоренный, уж не мог отступать. Махнув рукой, он полез на крышу по скрипящей лестнице. Пока он взбирался и, покачиваясь, шел по охлупеню[13] к коньку, Евлахины сыновья, Игорь да Сидор, молодые мужики, под стать отцу любившие потеху, притащили деревянную борону и бросили ее зубьями вверх под передними окнами против конька.
– Чего ты с дикаря возьмешь! – бранилась разгоряченная пляской Анисья. Вытерла лицо ушанкой и вгорячах ударила ею оземь.
Пелагея, оказавшаяся рядом со Степаном, сочувственно смотрела, как тот хмурится и катает желваки. Ефим взглядывал на них со стороны: по душе ему была потеха над Степкиным отцом. Захар, поняв, что дело зашло далеко, попытался Егора урезонить:
– Слезай, чтоб тебе!.. Так отдам, на! – И он подбросил на ладони пятак.
Егор, глянув вниз на борону, похоже, внял речам Захаровым, осторожно попятился от конька, но Евлаха продолжал потешаться:
– Ой и Егорша! Эко ты! Духу не хватает… Ну и Егорша!..
И Ксанфий продолжал хохотать, безобразно растягивая рот. И Егора «повело». Он опять подлез к коньку и, изловчившись, прыгнул вниз!
Все ахнули. Бросились его поднимать и ощупывать.
– Цел вроде бы, – смеялась отчего-то очень счастливая Поля.
