Книга Персональный миф. Психология в действии - Вера Авалиани
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Определение сперва кольнуло Ирину в сердце. А потом она поняла, что да, так оно и есть. Она старушка, а её писанина – не психологические экзерсисы, а именно что мемуары. Олег прочёл эту мгновенную боль на её лице. И мгновенно забыл о своей обиде, о которой Ирине пока было ничего не известно. Поэтому сказал скорее ей, чем отцу:
– Да, ты прав. Редактирую что-то вроде «Мемуаров гейши». Только круче.
Отец на секунду озадаченно замолчал:
– Так ты ещё и спишь с этой… гейшей?! Она же тебя на тридцать лет старше!
– Ты тоже старше моей бывшей пассии, как её – забыл – на двадцать девять лет. И ничего.
– Это другое дело. Твоей матери сорок девять!
– Дело это одно: секс, – сказал как отрезал Олег. И осёкся, увидев еле сдерживаемое возмущение на лице Ирины. Оно стало маленьким и словно готовилось взорваться. Он понял почему: ведь не было и намёка на такую возможность в её поведении. А он – для красного словца не пожалел ни её, ни отца. В самом прямом смысле.
Он прикрыл трубку рукой:
– Простите меня, я всё потом объясню.
Ирина ковыряла вилкой в макаронах чернее тучи.
– Я как раз звоню тебе, чтобы ты начал подыскивать дом где-нибудь в том же местечке. Я решил купить что-нибудь у моря. Мы завтра с Анной вылетаем к вам. Надеюсь, ты снимешь нам отель. Мы прибываем в Сочи в одиннадцать вечера.
– Всё ещё с Анной? Идёшь на личный рекорд.
Отец в ответ промолчал, только крякнул.
– Сними нам номер в отели поблизости от вас. А если нет – спроси разрешение у этой своей… дамы сердца, чтобы мы эту ночь переночевали у вас, а потом уж что-то снимем.
– Попробую помочь. Сыновний долг будет выполнен.
Олег ткнул пальцем в телефон так, что тот чуть не съехал со стола.
Он сел за стол и уставился в тарелку. Ирина подняла глаза и спросила:
– Что, папаша у тебя девушку увёл?
– Да, третью. С кем ни познакомлю – все на его голос клюют и идут к нему, как кролики к удаву.
– Да, голос впечатляющий. Да и внешность. Громадный кот в сапогах, – прокомментировала Ирина.
– А он что, в сапогах?
– Нет, но кот.
– Да уж. Байкер в чёрной куртке и техасских сапожках. Пиджаки и те носит с джинсами и кроссовками. Шейный платок и всё такое. Потуги на икну стиля.
– Ну от таких потуг не грех и умереть, – пошутила Ирина.
Лицо Олега оттаяло. И он рассмеялся.
– Скажи, а ты любил эту Анну? Или отец взбесил тебя окончательно с третьей попытки?
– Не знаю. То и другое, наверное.
– Но ведь два года прошло, а ты всё ещё пылаешь местью.
– Два? Да, уже два… Я кольцо купил, решил жениться на Аньке. Она такая – с характером и сиськами, – сам улыбнулся своей характеристике Олег, – а она сказала, что уже две недели, как спуталась с отцом, и за меня не может выйти, чтобы семья не стала «шведской».
– А с матерью отец давно в разводе?
– Пять лет. И перебрал до Аньки тьму девок. И ещё двух моих уводил на раз.
– А мать как пережила развод?
– Легко. Она и сама такая… Вечно молодая. Живёт со своим бухгалтером – он тоже её моложе, по-моему, лет на шестнадцать или что-то около того. С Эриком Шведом. Фамилия у него такая.
– А ты живёшь отдельно?
– Да, когда они развелись, мне сразу квартиру купили. Я ещё школу не окончил. Но я даже рад был, что «молекула» разорвалась на три компонента, а не на два. Всё же в том возрасте мне уже не нравилось быть между молотом и наковальней.
Ирина встала и сунула его тарелку со спагетти болоньезе в микроволновку, подсунул под руку парню огурцы. Тот начал их жевать с хрустом, вспоминая что-то из прошлого.
– Скажите, а я не ошибся? Дальше и правда будут мемуары гейши?
– Круче, – серьёзно покачала головой Ирина.
– Нет, правда? – глаза Олега вспыхнули интересом.
– Гейши занимались сексом за деньги. А я – по любви. К тому же по сравнению с современными женщинами гейши были куда более скромными и зажатыми. Так что да – ты не ошибся в своих предположениях.
– Тогда за работу, – Олег киношно потёр ладонь об ладонь, изображая, что очень спешит взяться за дело. Но глаза были такие раненые.
– А чай?! – возмутилась Ирина. – Чай не пьёшь – какая сила?
– Я могу читать и прихлёбывать, – сказал Олег уже на ходу, направляясь за ноутбуком.
Олег хотел устроиться на краешке кухонного стола, но Ирина прогнала его в беседку.
– Сейчас помою посуду и приду. Ты пока найди место в тексте, на котором вчера остановился.
– Чтоб вы знали, это место определяется теперь автоматически. А посуду сразу мыть – не клёво.
– Что поделать, я не могу работать, если вокруг беспорядок.
– Ну а как же «творческий беспорядок»?
– Это то, что мешает сосредоточиться на деле. Кроме того, сразу мыть посуду – три минуты, а когда к ней присохнет недоеденное – минут десять, даже со средствами.
– Хотите, подарю вам посудомоечную машину. Или вы как Агата Кристи обдумываете сюжет, пока моете чайные чашки?
– Да, читала про неё такое. Но у меня это просто от того, что, пока я была журналисткой, а потом и главным редактором газеты, порой приходилось обходиться даже без еды, и в туалет некогда сходить было иногда перед сдачей номера. Так что лишних десять минут на уборку не было никогда. Пошли, я уже закончила.
В саду несильно пахло огурцами с грядки, точнее их ботвой. Но в самой беседке все запахи затмевали полураспустившиеся и разогретые на солнце розы. Чайные. Особенно это название приходило в голову, когда прихлебываешь рядом с ними ароматный чай из тонкой чашки.
– Я только теперь понял, почему эти розы называют «чайными», – сказал вслух Олег, словно прочтя мысли Ирины.
– И я почему-то именно об этом подумала. Вообще многие слова раскрываются в течение жизни постепенно. Ты вдруг задумываешься о каком-то из существительных, глаголов или прилагательных в иллюстрирующих их значение ситуациях.
– Например?
– Когда у меня в доме после других многочисленных собак и кошек появилась моя Жучка и я пригрела котёнка, собака сперва пыталась кидаться на малыша из ревности. Но я наказывала её за это. И она взяла манеру оттирать своим туловищем котёнка от моей руки, когда я его собиралась погладить. Она буквально всем боком проходилась по нему, отодвигая раз за разом. И мне стало понятно выражение «быть затёртым в социальном плане» – это когда не слишком грубо, но настойчиво людей отодвигают от каких-то благ.