Книга Куриный бульон для души. 101 история о животных - Кэрол Клайн

– Настоящая маленькая дьяволица, а?

– Нет, – тут же возразила я, а потом по наитию добавила: – Между прочим, я назвала ее Ангелой.

Он хмыкнул.

– Ну, нам нужны броские цвета, – объяснил он мне. – Народ больше всего любит пятнистых лошадок.

Время шло, и Ангела – как мы теперь ее называли – изобретала все новые трюки. Ее любимый – открывать ворота, чтобы добраться до пищи по другую их сторону.

– Настоящая Гудини, – восхищался Билл.

– Настоящая головная боль, – не соглашался Скотт, которому всегда приходилось ее ловить.

– Нужно уделять ей больше внимания, – говорила я ему. – Ты все время обихаживаешь и тренируешь других однолеток. Никогда не дотрагиваешься до Ангелы, только орешь на нее.

– Разве у меня есть время работать с этим кувшинным рылом? К тому же папа сказал, что мы везем ее на аукцион.

– Что? Продать ее?

Я приперла Билла к стенке.

– Пожалуйста, дай ей шанс. Пусть растет на ранчо, – умоляла я. – Тогда Скотт сможет объездить ее, когда ей будет два года. С ее милым нравом она к тому времени будет кое-что стоить.

– Ну, думаю, лишняя лошадь нам пока не помешает, – проговорил он. – Отведем ее на восточное пастбище. Там не так уж много корма, но…

На некоторое время Ангела была избавлена от опасности…

Спустя две недели она стояла у нашей входной двери, жевала сухой корм из миски сторожевого пса. Она сбросила цепь с ворот пастбища и выпустила себя на волю – заодно еще с десятью лошадьми. К тому времени как Скотт и Билл загнали их, я видела, что терпение Билла иссякает.

С течением времени репертуар ее трюков только рос. Когда Билл или Скотт приезжали в поля на машине, она объедала резину с дворников. Если они оставляли открытым окно, она тащила с переднего сиденья что ни попадя – коврик, перчатку или блокнот, – а потом мчалась прочь как угорелая.

Как ни удивительно, Билл начал прощать Ангеле ее розыгрыши. Когда приезжал закупщик аппалуз, она прибегала галопом, резко тормозила футах этак в тридцати и разворачивалась, чтобы ей почесали круп.

– У нас тут свой собственный цирк имеется, – говорил Билл покупателям. К этому времени легкая улыбка проскальзывала даже под густыми усами Скотта.

Времена года одно за другим катились мимо. Палящее солнце сменилось дождями – и они принесли с собой миллионы мух. Однажды, когда Ангеле было два с половиной года, я увидела, как Скотт ведет ее к амбару.

– У нее нет никакой защиты с этим дурацким хвостом, – пояснил он мне. – Сделаю-ка я ей новый.

Тогда-то я и поняла, что чувства Скотта к этой лошадке начали меняться.

На следующее утро я не могла сдержать улыбки, видя, как Скотт нарезал и переплел два десятка прядей ярко-желтой упаковочной веревки в длинную веревочную швабру и закрепил ее липкой лентой вокруг перевязанного бинтом хвоста Ангелы.

– Вот так, – приговаривал он. – Теперь она почти похожа на настоящую лошадь.

Скотт решил «обломать» Ангелу под седло. Мы с Биллом сидели на изгороди корраля, когда он надевал на нее сбрую. Ангела горбила спину.

– Ну, сейчас у нас тут будет родео! – шепнула я мужу. Но когда Скотт затянул подпругу вокруг округлого живота Ангелы, она не стала брыкаться, как сделали бы многие другие молодые лошади. Она просто ждала.

Когда Скотт сел на нее верхом и мягко сжал бока коленями, покладистая натура аппалузы дала себя знать. Он послал ее вперед, и она отреагировала так, будто ее выезжали не один год. Я протянула руку и почесала ее выпуклый лоб.

– Когда-нибудь из нее получится потрясающая лошадка для езды по бездорожью, – сказала я.

– С таким-то темпераментом, – отозвался Скотт, – на ней можно играть в поло. Или она станет великолепной лошадью для детей.

Даже Скотт мечтал о лучшем будущем для нашей неприглядной бурой аппалузы с необыкновенного цвета хвостом.

Во время выжеребки Ангела тоненько ржала над новорожденными так, словно каждый из них был ее собственным.

– Нам нужно пустить ее в разведение, – сказала я Биллу. – Ей уже четыре. Представь только, какая хорошая мать из нее получится – с ее-то способностью любить.

Билл решил, что это хорошая мысль. Как и Скотт.

– Люди часто покупают жеребившихся кобыл, – сказал он. – Может быть, мы найдем для нее дом.

Внезапно я заметила на лице Скотта выражение, которого никогда раньше не видела. Неужто он и впрямь ее полюбил? – изумилась я.

В зимние месяцы своей беременности Ангела, казалось, и думать забыла убегать из корраля. Потом, в начале апреля, когда близился срок родов, пришли мощные ливни, и наши поля пробудились к жизни. Мы опасались, что Ангела снова начнет просачиваться сквозь ворота в поисках более зеленых пастбищ.

Однажды утром я только начинала завтракать, когда в кухонную дверь вошел Скотт. Его ореховые глаза угрюмо темнели под широкополым ковбойским стетсоном.

– Это Ангела… – тихо проговорил он. – Лучше бы тебе подъехать туда. Она вчера ночью выбралась из корраля.

Пытаясь не дать воли страхам, я пошла вслед за Скоттом к его пикапу.

– Она где-то родила жеребенка, – продолжал он, – но мы с папой не смогли его найти. Она… умирает, – я услышала, как его голос прерывается. – Кажется, она пыталась добраться до дома.

Когда мы подъехали к Ангеле, Билл сидел на корточках рядом с ней.

– Мы ничего не можем сделать, – сказал он, указывая на голубые дикие цветы в роскошных зеленых полях, до которых голодная лошадь могла легко дотянуться сквозь колючую проволоку. – Волчья травка. Некоторые лошади ее обожают, но она может стать убийцей.

Я уложила большую голову Ангелы на колени и стала гладить между ушами. На глазах Скотта вскипели слезы.

– Лучшая кобыла, какая только у нас была, – пробормотал он.

– Ангела! – молила я. – Пожалуйста, не уходи!

Глуша свою скорбь, я проводила ладонью по ее шее и вслушивалась в затрудненное дыхание. Она содрогнулась – один раз, – и я заглянула в глаза, которые больше ничего не видели. Ангела ушла.

В темной туче оцепенения я вдруг услышала, как Скотт, отошедший всего на пару ярдов, зовет нас:

– Мама! Папа! Идите-ка посмотрите на этого жеребеночка!

В гуще сладко пахнущих трав лежал крохотный жеребчик. Одно-единственное пятно освещало его мордочку, а по спине и бедрам рассыпались звездочки. Чистая, лучистая аппалуза, наша многоцветная лошадка.

– Сверхновый, – прошептала я.

Но почему-то все эти краски больше ничего не значили. Как не раз показывала нам его мать, важно не то, что снаружи, а то, что сокрыто в самой глубине сердца.

Пенни Портер

Домой

Со временем ты придешь к пониманию, что любовь исцеляет все, и любовь – это все, что есть.