Книга Ответ знает только ветер - Йоханнес Марио Зиммель

— Сейчас бы мне побольше денег, и можно было бы еще прилично подзаработать на фунте, — сказал мне свинообразный Бранденбург. Зола посыпалась на его галстук. Он этого даже не заметил. К его подбородку прилип кусочек красного повидла от завтрака.

— Но у тебя же много денег, — заметил я.

— Я человек бедный, — парировал он. Это был его конек. Он постоянно говорил о своей бедности, хотя, как мне было известно, получал восемнадцать тысяч марок в месяц. На что он тратил деньги, я так и не смог узнать.

— Кроме того, приличные люди так не делают, — добавил он, поковырявшись в зубах.

— Но фирма это делает.

— Ясно, — ответил он. И замолчал, недовольно разглядывая то, что выковырял из зубов, и вновь принялся жевать кончик сигары. Это длилось минуты две.

— Послушай, — сказал я, — ты просил меня прийти. По срочному делу, как ты сказал. Так что не спи. Может, для разнообразия сообщишь, в чем состоит это срочное дело?

Он стряхнул на пол то, что прилипло к его пальцу, поглядел на меня снизу вверх и сказал, не вынимая сигары изо рта:

— Герберт Хельман мертв.

— Не может быть! — воскликнул я.

— Может, — возразил он.

— Но ведь он был совершенно здоров.

— Он и умер здоровым. Только очень быстро.

— Несчастный случай?

— Возможно, — промычал он. — А возможно, и нет.

— Густав, дружище, расскажи все по-человечески! Не беси меня! — Я полез за сигаретами.

— Может быть, самоубийство, — процедил он и бросил себе в пасть горсть кукурузных зерен. Несколько зерен тут же выпало, потому что говорил он, как всегда, с полным ртом. — Хорошо, если самоубийство. Самое лучшее. Нам не пришлось бы платить страховку.

— За что?

— Возмещение ущерба за «Лунный свет».

— Кто это — «Лунный свет»?

— Не кто, а что. Его яхта. Застрахована у нас.

— На какую сумму?

— Пятнадцать миллионов.

— Очень мило, — сказал я. — Прелестно.

— От пожара на борту, потопления в шторм, всевозможных разрушений, включая взрыв любого вида, нападения пиратов, наезда на рифы, столкновений, любой формы саботажа или чужой халатности. Только не от саморазрушения. Только не от того, что господин Хельман сам взорвет себя вместе с яхтой.

— Ага, — проронил я.

— Да, — подытожил он. — Не от этого. — Он высыпал новую порцию попкорна из пакетика в сложенную лодочкой ладонь. — Хочешь немного?

— Нет, спасибо. Значит, яхта разлетелась?

— На куски. Он был на ней. — Густав жевал и глотал. Потом опять принялся сосать сигару. — Там были и другие люди, когда яхта снялась с якоря в Каннах. Всего тринадцать персон. Семь человек экипажа, Хельман, две супружеские пары и кто-то еще. Этот «кто-то» возвращался с Корсики. Все случилось вчера около полуночи. Между Каннами и Корсикой. Взрыв. Я переговорил по телефону с инстанцией в Каннах, которая занимается такими делами. Был еще на работе, когда пришло сообщение через ДПА. Вчера был праздник Вознесения Христова. Хельман выбрал подходящий денек для своего вознесения к ангелам. Большое движение на небесной трассе.

На узле связи этажом ниже было два телеграфных аппарата: один — информационного агентства ДПА, другой — агентства «Юнайтед Пресс Интернэшнл». Наша фирма абонировала оба.

— Морская полиция в Каннах имеет очень длинное название. — Он заглянул в грязный клочок бумаги: — «Департамент морской полиции, отдел Средиземноморье, отделение Канны». Расположена в Старой гавани. Главная контора у них в Ницце. Но расследованием этого дела занимается отделение в Каннах. Ты ведь бегло говоришь по-французски, так?

— Так, — подтвердил я. Я бегло говорил также по-английски, итальянски и испански.

— А я во французском кое-как плаваю. Но все же уразумел: их босс — они называют его «шеф-администратор» — на стажировке в Америке. Его заместитель с целой свитой отправился к месту катастрофы. Его зовут Луи Лакросс. Потом я им еще раз звонил. Видимо, взрыв был мощнейший. Куски яхты отлетели на сотни метров. От людей осталось лишь несколько голов, ног, рук и пальцев. Рыбаки вытащили их из воды. Да-а-а. Вознесение Христово.

— Сдается, Хельман владел самым крупным частным банком ФРГ?

— Во всяком случае, одним из крупнейших. Этот человек наверняка стоил десятки миллионов. Возможно. А может, и нет.

— Что это значит?

— Свободный курс фунта, Роберт. Потому я с него и начал. Я и во Франкфурте кое-что услышал. В банковских кругах. То есть поручил послушать. Эти хитрюги-банкиры молчаливее любой грязной свиньи. Но одну вещь удалось-таки установить: последние несколько дней Хельман был в растрепанных чувствах. Бродил, как призрак, сказал один. На прошлой неделе, в среду, вдруг взял и полетел в Канны. Говорят, на нем лица не было. Наверняка стряслось что-то такое, от чего у него земля стала уходить из-под ног.

— Что? Ты считаешь, что он тоже знал об освобождении английского фунта?

— Знать-то он, вероятно, не знал. Но после вечных забастовок и прочего мог на это рассчитывать. И, вероятно, просчитался. А может, боялся шмякнуться мордой об стол, если фунт сильно упадет в цене.

— Такого, как Хельман, не так-то легко шмякнуть мордой об стол.

— Это ты говоришь. Он же был у нас выставочным экземпляром, незапятнанной белой жилеткой банкира ФРГ, светозарной личностью. — Это было правдой. Герберт Хельман имел во всем мире первоклассную репутацию образцового банкира. — Ну, а если он устроил жульническую махинацию с фунтами? Не смотри на меня так! Все они жульничают. Некоторые, как например, Хельман, просто не дают схватить себя за руку. А на этот раз, может, схватили. И он замарал свою белоснежную жилетку. — Густав замарал себя самого кукурузными зернами, вылетавшими у него изо рта, когда он говорил. Он вконец изгадил свою отвратительную рубашку в фиолетовую и оранжевую полоску. — И это означало для него полный крах. Разве нет?

— Гм.

— Нечего хмыкать. Полный крах, это уж точно! Он превратился в комок нервов, говорил, запинаясь на каждом слове, страдал от головокружений, был необычайно возбужден перед вылетом.

— Откуда ты все это знаешь?

— Думаешь, я нынче ночью спал? Ты и понятия не имеешь, что могут порассказать мелкие служащие — за совсем небольшую мзду.

— А зачем он полетел в Канны?

— Этого я не знаю. У него там дом, ты это знаешь не хуже меня. Его сестра постоянно живет там. Ее прозвали «Бриллиантовой Хильдой». Об этом болтают все кому не лень. — Густав опять сунул палец в рот. Я зажег об окурок новую сигарету.

— Уж верно не для того полетел, чтобы просто поплакаться сестричке, — заметил я. — Противно смотреть, как ты ковыряешь в зубах.