Книга Двадцать четвертая буква - Том Лоу

Когда Спеллинг начал писать, он услышал приглушенный разговор за дверями своей палаты и скрип ножек стула по плитке. Наверное, кто-то сменил помощника маршала, стоящего на посту. Спеллинг взглянул на повязку на груди. Посредине, около сердца, виднелось ржавое пятно размером с четвертак. Сэм чувствовал металлический запах крови и клейкого слоя перевязки. Он продолжал писать.

Боль ударила от груди прямо в челюсть. Сердце затрепыхалось. Монитор слева от кровати запищал. Потом сердцебиение выровнялось, и машина умолкла. Спеллингу казалось, что язык покрылся песком. Левая рука была прикована к кровати, и ему приходилось правой не только писать, но и удерживать блокнот на подставке.

Дверь открылась. Спеллинг приподнял голову и увидел охранника, Лайла Джонсона. За открытой дверью в коридоре зевал и потягивался помощник маршала.

Джонсон прикрыл за собой дверь и заявил:

– Ну что, Управление вернулось к своим обязанностям.

Охранник держал в руке большой стаканчик горячего кофе.

– Прикольно, а? Мы сторожим тебя, а доктора – твое здоровье.

Спеллинг промолчал. Он продолжал писать.

Джонсон фыркнул и подошел к окну, выходящему на парковку.

– Небось завещание пишешь, а? Все мое движимое и недвижимое, типа того, да?

– Может, выйдешь отсюда?

– Все вы, бандюки, одинаковые. Думаете, вы и в тюрьме имеете право на неприкосновенность частной жизни.

– Слушай, мужик, в меня стреляли. Я перенес операцию. Я прикован к этой гребаной кровати. У меня сердце болит. Я никуда не собираюсь. Просто оставь меня в покое, ладно?

– Знаешь, Спеллинг, вот это и называется справедливость, что с тобой вышло.

В дверь постучали.

– Открыто, – сказал охранник.

В комнату вошел Дэн Грант. Он отвернул правую полу пиджака, показывая прицепленный на пояс золотой значок.

– Дэн Грант, убойный отдел, округ Вэлуш.

– Я никого не убивал и пока еще жив, – сказал Спеллинг.

Грант улыбнулся и подошел к кровати.

– Это верно. Но для вашей безопасности мы будем притворяться, что вы умерли. Кто бы в вас ни стрелял, он определенно хотел вашей смерти.

Детектив взглянул на Джонсона:

– Вы нас извините?

Охранник неторопливо пристроил на стаканчик с кофе пластиковую крышку, взглянул на бумагу, которую Спеллинг придерживал рукой, и вышел из палаты.

Грант повернулся к Спеллингу.

– Кто желает вашей смерти?

– Думаю, за последние годы я нажил немало врагов, – вздохнул Спеллинг. – ФБР наконец прихватило моего партнера во время последнего налета на банк. Он ухитрялся держаться в тени, пока не стал себя вести слишком уж небрежно. Вы, разумеется, знаете: меня привезли в суд, чтобы я свидетельствовал против него. Может, сам Ларри или один из его отморозков нанял стрелка. Он ждет суда в тюрьме уже добрых восемь месяцев.

– Возможно, у него есть кто-то на воле, человек, который спланировал и подготовил убийство.

– Может, и так. Мы с ним не друзья. Деловые партнеры, и все.

– Он просто умудрился оставаться в деле дольше вас, верно?

– Ларри тоже нравилось продавать много дури.

– Кто еще может желать вашей смерти?

Спеллинг посмотрел на бумагу, которую закончил писать. Помолчал. Его взгляд стал отрешенным.

– Откуда мне знать? Я знаю только одно – вокруг нас слишком много зла. Это трагедия – дойти до могилы, так и не узнав, кто ты есть. Мы слишком глупы и не понимаем того, что надо, пока не становится слишком поздно. Я не боюсь умереть. Нет, сэр, теперь не боюсь. После того, что я видел, бояться нечего.

Закатные лучи прорвали пелену серых облаков, свет ворвался в палату как живительная энергия. Спеллинг посмотрел в окно и улыбнулся. Снаружи, на подоконнике, уселся воробей.

– Бедная птичка.

Грант взглянул на воробья.

– Потерял лапку, – продолжал Спеллинг. – Парнишке приходится стоять на одной. Одноногий, но у него есть крылья.

Спеллинг написал свою фамилию в самом низу листа, сложил его и подписал жирными печатными буквами:

«Отцу Джону Каллахану. Лично»

– Детектив Грант, это мой билет.

– Билет?

– Мой билет взлететь, как та птичка за окном. Не знаю, долечу ли до небес, но надеюсь, он поможет моим крыльям.

– Что это?

– То, что священник просил меня написать. Никак не связано с судом над Ларри. Скорее, моя исповедь. Священник зайдет забрать ее. Детектив, будьте добры, засуньте бумагу в сумку с моими вещами. Там все, что осталось у меня в этом мире.

Спеллинг улыбнулся потрескавшимися губами. По нижней губе побежала струйка крови цвета засохшего табачного сока.

– Но это все, что мне действительно нужно.

В комнату вошли две медсестры.

– Нам нужно сменить повязки и дать пациенту лекарства. Он должен уснуть, – сказала одна.

Детектив Грант кивнул. Он взял сложенный лист и засунул его в сумку. Грант уже выходил из комнаты, когда Спеллинг произнес:

– Детектив, если со мной что-нибудь случится… если я не вытяну. Пойдите к отцу Джону Каллахану. И как можно скорее.

Пока медсестры суетились вокруг Спеллинга, он смотрел на воробья за стеклом. Птица попрыгала на одной лапке по подоконнику, потом расправила крылья и полетела на запад, к свету. Спеллинг улыбнулся.

10

Охранник Лайл Джонсон выждал двадцать минут. «Сейчас Спеллинг уже должен спать», – подумал он. Джонсон проглотил остатки холодного кофе и вошел в палату Спеллинга. Черные ботинки униформы Управления исполнения наказаний глухо постукивали, пока Джонсон подходил к тумбочке у кровати.

Кофеин и декседрин довели его до края. Руки вспотели, мысли мчались. «За этим ворюгой ухаживают лучше, чем за большинством налогоплательщиков. И все потому, что в него стреляли. Девятнадцать лет в полицейской форме – и черта с два меня положат в отдельную палату. Может, это из-за чертовых СМИ… Выстрел был на каждом канале. А может, просто всем все по хрену».

Джонсон заглянул в коричневый мешок, порылся и вытащил лист бумаги. Обернулся через плечо на закрытую дверь. Развернул бумагу и начал читать. Чем дальше бежал его взгляд, тем шире раскрывались глаза. Джонсон тихо присвистнул и пробормотал:

– Охренеть…

– Что вы делаете?

Лайл Джонсон резко обернулся. В дверях, сложив руки на груди, стоял отец Джон Каллахан.

– Ничего, – ответил Джонсон, опуская руку с бумагой.

– Что вы там держите?