Книга Поцелуй тьмы - Джена Шоуолтер

«У вас поголовная паранойя?» Одного за другим она одарила их сердитым взглядом. Всех кроме Люциена. Его она избегала. Она может рассыпаться на куски, если увидит, что его лицо холодно и бесчувственно. «Я увидела его, он показался мне симпатичным, потому я пошла за ним. Велика важность. Конец истории»

Все Повелители скрестили руки на груди, одинаковым «да-что-ты-говоришь» жестом. Они образовывали вокруг нее полукруг, обнаружила девушка, хотя и не заметила, чтоб они двигались. Она едва сдержалась, чтоб не закатить глаза.

«В действительности ты хочешь не его» сказал Рейес. «Мы все знаем это. Так что давай рассказывай, что тебе надо, пока мы не заставили тебя»

Заставили ее? Пожалуйста. Она также скрестила руки. Не так давно они аплодировали тому, что Люциен ее поцеловал. Не так ли? Возможно, она аплодировала себе самой. Но сейчас они желали сыграть с ее мыслительными процессами? Сейчас они вели себя так, будто Люциен не мог пленить даже слепую женщину?

«Я хотела поиметь его член в себе. Понял, козел?»

Повисла озадаченная пауза.

Люциен встал перед нею, отгораживая ее от остальных мужчин. Он что…защищал ее? Чрезвычайно мило. Ненужно, но мило. Часть ее гнева испарилась. Она захотела обнять его.

«Оставьте ее в покое» сказал Люциен. «Она не имеет значения. Она не важна»

Гул счастья в груди Аньи испарился. Не имеет значения? Не важна? Он только что держал ее грудь в своих руках и терся своей эрекцией меж ее ног. Как он посмел сказать подобное?

Красная дымка застилала ее зрение. Так наверняка всегда себя чувствовала ее мать. Почти все мужчины, которых Дисномия приглашала на свое ложе, разбрасывали ее оскорблениями после того, как пресыщались удовольствиями.

«Легкодоступная», говорили они. «Не годиться больше ни для чего»

Анья хорошо знала свою мать. Знала, что Дисномия была рабыней своей беззаконной натуры потому что просто искала любви. Связанные узами Гименея боги, одинокие боги – не имело значения. Возжелай они ее – она отдавалась им. Возможно, на те пару часов, что она проводила в объятиях любовника, упиваясь его ласками, ее темные побуждения были утолены.

«Что делало последующее предательство еще болезненней», думала Анья, вглядываясь в Люциена. Среди всех слов, что она от него ожидала, «не важна» не было и близко. Она моя – возможно. Я нуждаюсь в ней – может быть. Не трогать мою собственность – определенно.

Она не хотела такой же жизни, как у матери, как бы ни любила ее, и давным-давно поклялась, что не позволит пользоваться собой. Но гляньте на нее сейчас. Она молила и выпрашивала Люциенова поцелуя, а он не видел в ней ничего большего, кроме как «не важна».

Взревев, собирая в кулак всю свою мыслимую силу, ярость и боль, она отпихнула его. Он отлетел как пуля из пистолета и впечатался в Париса. Оба хмыкнули, перед тем как разлететься в стороны.

Придя в себя, Люциен обернулся, чтоб встретиться с нею взглядом.

«Больше такого не будет»

«Вообще-то, такого будет гораздо больше» Она шагнула к нему, занося кулак. Вскоре он будет глотать свои идеальные белые зубки.

«Анья» произнес он хриплой мольбой ее имя. «Остановись»

Девушка застыла, шок наполнил каждую каплю крови в венах.

«Ты знаешь кто я» Утверждение, не вопрос. «Как?» Они разговаривали только раз, пару недель назад, но он никогда не видел ее. Уж об этом она позаботилась.

«Ты следила за мною. Я узнал твой запах»

«Клубника со сливками» ранее сказал он обвинительным тоном. Ее глаза распахнулись. Удовольствие и унижение смешивались, пронзая ее до костей. Все время он знал, что она наблюдает за ним.

«Почему же на меня пало подозрение, если ты знал кто я? И почему, если знал, что я слежу за тобой, ты не попросил меня показаться тебе?» Вопросы так и сыпались из нее.

«Во-первых» сказал он, «я не понимал, кто ты пока не зашел разговор о Ловцах. Во-вторых, я не желал отпугнуть тебя, пока не узнаю твоих намерений» Он помолчал, ожидая, что она заговорит. Она промолчала, он добавил: «Каковы твои намерения?»

«Я…ты…» Проклятье! Что же ему сказать? «Вы должны мне услугу! Я спасла вашего друга, освободила вас от его проклятия» Вот. Разумно и правдиво, и должно отвлечь разговор от ее мотивов.

«Ах» Он кивнул, но плечи его напряглись. «Теперь все становится на свои места. Ты пришла за оплатой»

«Ну, нет» Она не хотела, чтоб он подумал, будто бы она так легко раздает свои поцелуи. «Пока нет»

Его брови хмуро сдвинулись.

«Но ты только что сказала…»

«Я знаю, что сказала»

«Тогда зачем же ты явилась? Зачем преследовала меня каждый миг моего бодрствования?»

Девушка прижала язык к небу, ее расстройство возобновилось. Однако для ответа не хватило времени, поскольку подошли Рейес, Парис и Гидеон. Все трое выглядели весьма угрожающе. Подумывали схватить?

Вместо ответа Люциену она бросила мужчинам.

«Что? Не припоминаю, чтоб приглашала вас в разговор»

«Ты – Анья?» Рейес окинул ее взглядом с ног до головы, с явным отвращением.

Отвращение? Он должен быть благодарен! Разве она не освободила его от проклятия, что заставляло его закалывать Своего Лучшего Другана каждую ночь? Да, черт побери. Она сделала это. Но его взгляд был из тех, что она прекрасно знала, тот от которого у нее всегда волосы вставали дыбом на загривке. Из-за амурного прошлого ее матери и широко распространенных ожиданий, что и она повторит тот же путь, каждый греческий бог на Олимпе одаривал ее этим же отвращением в тот или иной раз.

Поначалу Анью обижало их самодовольное презрение. И несколько сотен лет она вела себя как девочка-пай: одевалась как монашка, говорила только, когда к ней обращались, всегда опускала глаза. Каким-то образом она даже заставила замолчать свою отчаянную потребность в разрушении. Что угодно чтобы заслужить уважение от существ, которые никогда не будут смотреть на нее иначе, чем на шлюху.

В один судьбоносный день, когда она пришла с дурацкой тренировки для богинь в слезах, потому что улыбнулась Аресу, а эта стерва Артемида назвала ее ta ma de, Дисномия отвела дочь в сторонку.

«Что бы ты ни делала, как бы ни вела себя, они будут судить тебя жестоко» сказала богиня. «Но все мы должны быть честны пред своей сущностью. Выдавая себя за другую, ты получишь только боль и покажешь другим, что стыдишься того, кем и чем ты есть. Другие будут питаться твоим стыдом, а вскоре это будет то, во что ты превратишься. Ты чудесное создание, Анья. Гордись собой. Как горжусь тобой я»

С тех пор Анья одевалась так сексуально, как ей нравилось, говорила, когда и как ей хотелось, и отказывалась смотреть себе под ноги, кроме как любуясь своими сандалиями с ремешками. Она более не отрицала своей нужды в беспорядке. Бесцеремонный способ сказать «да пошли вы» тем, кто отвергал ее, да, но что гораздо важнее, она полюбила саму себя.