Книга Сиротка. Слезы счастья - Мари-Бернадетт Дюпюи

«И Делсен подал мне знак. Я сразу же его узнала. Он был еще красивее. Я побежала к нему, и мы спрятались за кустом».

Киона резко вскочила на ноги. Она прикоснулась к своим губам – как будто поцелуи, которыми одаривал ее Делсен в тот день, все еще ощущались на ее коже. Тогда, в отличие от их предыдущих встреч, Делсен вел себя по отношению к ней весьма уважительно. Он, похоже, был очень рад ее видеть: делал ей комплименты, старался быть нежным. Она позволила ему себя целовать, и по ее юному телу пробежала несколькими волнами приятная дрожь. После этой встречи Делсен стал для Кионы каким-то наваждением. Ничего не помогало, и это было даже смешно, потому что они за свою жизнь виделись всего-то раз десять, не больше. Чтобы как-то побороть охватывающее ее волнение, девушка решила мысленно перечислить все их встречи.

«Я помогла ему удрать из этой ужасной школы-интерната для детей индейцев вскоре после смерти мамы. Я видела его во дворе. Он не боялся монахов и даже вел себя с ними вызывающе. И они мстили ему в своей гнусной манере. Эти монахи оскорбляли Господа, они оскверняли имя Иисуса и священный символ – крест».

Киона, задрожав, перекрестилась. Она искренне верила в Христа-Спасителя, ибо если во всем мире в жизнь вечную верил лишь один-единственный человек, то этим человеком была эта странная девушка с кожей цвета солнца и меда, которая разговаривала с усопшими, проходя через двери прошлого в двери будущего.

– А еще я частенько видела тот сон, – тихо сказала Киона взволнованным голосом. – Делсен и я, крепко обнимающие друг друга. Мы купались в реке – возможно, в реке Уиатшуан, – причем купались голые, радуясь свежести воды и любви, заставляющей нас дрожать. В декабре 1946 года мне было двенадцать лет. Он тогда остановился со своим дядей в верховье Перибонки. В рождественскую ночь он забрался в мою комнату. Он был грубым и жестоким, но теперь изменился. Этой зимой он был ласковым, вежливым и очень сильно влюбленным в меня – одну лишь меня! Время пришло, мы стали взрослыми, уже можем быть женихом и невестой. Мари-Нутта полагает, что он желает мне зла, но я ей не верю.

Кионе показалось, что она снова слышит предостережения своей бабушки Одины: «Делсен – дитя демонов, у Делсена черная душа. Держись от него подальше, глупышка, держись от него подальше!..»

К Кионе подбежал фокстерьер. Его шерсть была мокрой, и когда он стал отряхиваться возле Кионы, то обрызгал ее. При этом он взволнованно лаял.

– А ну-ка тихо! – воскликнула Киона. – Мне нужно подумать. Не шуми! Лежать!

Она отчаянно пыталась увидеть Делсена мысленным взором, надеясь, что у нее снова начнется одно из тех ужасных видений, которые были связаны с ним и скрытого смысла которых она все никак не могла понять. Уже несколько раз, думая об этом молодом человеке, она мысленно видела его лежащим на земле – раненым и агонизирующим.

«Что это означает? – спросила она сама себя, пряча лицо в ладонях. – Где он? Как его найти? Он сказал мне прошлой зимой, что будет работать летом в Абитиби на лесоповале. Но где именно в Абитиби? Он мог там с кем-нибудь подраться и при этом очень сильно пострадать. Именно это я и видела, но пока с ним все в порядке… Да-да, я знаю, что этого еще не произошло и что это произойдет в будущем. Делсену угрожает какая-то опасность».

Почувствовав себя измученной, она снова легла на песок пляжа, но на этот раз уже на живот. Собака легла рядом с ней. Когда Киона начала тихонько всхлипывать, фокстерьер попытался лизнуть ее лицо.

– Ты добрый, Фокси, – прошептала Киона, – но ты не можешь мне ничем помочь. Ни ты, ни кто-то другой. Ну да ладно, пошли обратно.

«Шато-Фронтенак», тот же вечер

Лора настояла на том, что нужно поужинать на террасе ресторана, чтобы насладиться летней ночью. Сидя между Лоранс и Мари-Нуттой лицом к родителям, расположившимся по обе стороны от их подруги Бадетты, Эрмин с удовольствием отведала вкусные блюда.

Что касается Мадлен, то после их возвращения в отель она удалилась в свою комнату, которую занимала вместе с двумя детьми. Констан при этом едва не засыпал на ходу, а Катери уже давно спала.

После того как были съедены креветки, свежий лосось и лимонное мороженое, пришло время выпить чаю.

– Вы рассчитываете окончательно обосноваться в Квебеке? – спросил Жослин у французской журналистки.

– Мне бы хотелось это сделать, но я не уверена, что поступлю именно так, – тихо ответила та. – Будущее покажет.

Эта красивая женщина в возрасте около пятидесяти лет совсем не изменилась. Она по-прежнему производила впечатление очень ранимого и чувствительного человека. Ее светло-каштановые волосы были собраны в пучок, а во взгляде золотисто-зеленых глаз чувствовалось что-то вроде меланхолии.

– А ваша двоюродная сестра из Шамбора, моя дорогая Бадетта? – поинтересовалась Лора. – Она не переехала?

– Нет, ей очень нравится и там.

– Вам нужно было бы ее навестить и заодно провести несколько дней в нашем новом доме в Робервале, – предложила Лора. – Это прелестное жилище. Мы также поедем в поселок Валь-Жальбер. Хотим побродить там. Маленький рай, который вообще-то принадлежит Шарлотте, служит нам пристанищем в теплое время года. Мы ездим туда на пикники.

– Я сделаю это с удовольствием, Лора, если не буду уж слишком уставшей. У меня много работы с редактированием новостей. Я ведь теперь редактор газеты «Солей».

– Вам, значит, повезло – вы работаете в газете! – улыбнулась Мари-Нутта. – Мне хотелось бы быть репортером, выдающимся репортером. Я покажу вам свою подборку фотографий, когда вы приедете в Роберваль.

Жослин с раздраженным видом поднял глаза к небу. Он считал подобные устремления своих внучек нелепыми и даже неуместными.

– Ну да, ну да, – пробурчал он. – Не говори глупостей, Мари-Нутта. Репортером… А больше никем? Лоранс надеется прокормить себя тем, что возится с карандашами и кисточками, а ты хочешь стать репортером. Эта профессия – не для женщин!

– А какая, дедушка, профессия может считаться, по-твоему, женской? – огрызнулась Мари-Нутта. – А-а, погоди, я знаю: учительница младших классов или санитарка. Ничего другого. Или же еще домохозяйка!

– Не дерзи, Нутта! – возмутилась Эрмин.

– Но, мама, ты сама являешься примером женщины, у которой есть призвание и которая преуспела в жизни! – вмешалась в разговор Лоранс, которая обычно была очень сдержанной.

– Возможно. Однако я частенько жалела о том, что построила карьеру певицы. Пение доставило мне много радости, я это признаю, но какой ценой? Мне приходилось расставаться с вами на долгие месяцы, причем чаще всего именно с вами двумя. От этого я страдала. Каждый подписанный контракт означал новую разлуку.

– Ты предпочла бы сидеть дома, подчиняясь диктату Тошана? – усмехнулась Лора. – Ты сумела разумно совместить работу, творчество и семейную жизнь, моя дорогая.

– К тому же ты великая оперная певица, Эрмин, – певица, которой надлежит петь, надлежит дарить свой талант публике, – сухо заявил Жослин. – А вот рисовать и фотографировать – это уже нечто совсем иное.