Книга Обратная сила. Том 3. 1983 - 1997 - Александра Маринина

Она резко отшатнулась и шагнула к лифту. Нажала кнопку вызова и процедила сквозь зубы:

– Если ты посмеешь это сделать, я тебя сгною. Вместе с твоим другом-драматургом. Как говорится, был бы человек, а статья найдется.

– Ты не…

Конец фразы обрубили автоматически сдвинувшиеся створки двери лифта.

* * *

«Умирать не хочется…»

«Пусть эта невыносимая боль в груди уже как-нибудь закончится, все равно как…»

Какая из этих двух мыслей была ярче и интенсивнее, Орлов не мог вспомнить, как ни силился. Они жили в нем одновременно, переплетаясь и перепутываясь, до тех пор, пока под действием препаратов не ушел болевой синдром. Тихий давящий ужас, который охватил Александра Ивановича в момент приступа, сменился вялым раздражением от собственной беспомощности, к которой он не привык. Нельзя вставать. Нельзя сидеть в постели, можно только лежать пластом и не шевелиться. Нельзя курить. Ничего нельзя. Даже в туалет сходить. «Неужели теперь так будет всегда?» – обреченно думал Орлов, лежа на койке сперва в реанимации, потом в палате интенсивной терапии. Беспомощность пугала не только тем, что он превратится в обузу для своих близких, но и унизительностью, как ему казалось, самой ситуации: женщины-санитарки подкладывают ему судно. «Лучше бы я умер, – то и дело мелькало у него в голове. – И зачем только меня откачали?»

На третий день врач сказал:

– Если все будет нормально, завтра переведем вас в общую палату, а на сегодня я назначаю вам клизму, нужно очистить кишечник, а тужиться вам нельзя ни в коем случае.

Орлова охватило отчаяние: еще и это! В палате четыре койки, все заняты, кому-то из больных ставили клизму вчера, кому-то позавчера, вот теперь и его очередь подошла пройти эту отвратительную процедуру на глазах у соседей. Впрочем, когда клизму ставили другим, Александру Ивановичу было все равно, потому что надо так надо, и не испытывал никаких эмоций. Он вообще не понимал, как можно реагировать на такое, когда еще гнездится в уголке сознания, теплится недавно пережитый страх смерти, подает голос при каждом вдохе – «А вдруг сейчас опять выскочит из-за угла эта чудовищная нестерпимая боль?» – и трепещет при каждом выдохе: «Слава богу, на этот раз обошлось».

Однако другие – это другие. А вот ему самому происходящее казалось унизительным, он стеснялся и мучился. Но чувства эти были какими-то тусклыми, не острыми. У него не было сил даже на эмоции.

После трех суток в палате интенсивной терапии Александра Ивановича перевели в обычную палату в отделении кардиологии.

– Не меньше трех недель придется полежать у нас, а то и месяц, – строго изрекла лечащий врач – симпатичная и очень серьезная женщина в возрасте «чуть за тридцать». – Потом вас перевезут в кардиологический санаторий.

– А после санатория? – по-детски нетерпеливо спросил Орлов. – Можно будет начинать жить обычной жизнью?

– Ну, это вы поторопились, – скупо улыбнулась кардиолог. – Реабилитация займет около полугода, и только при условии жесткого соблюдения режима. Четыре месяца на больничном пробудете, потом поне-множку можно начинать работать. Никаких нагрузок, ни физических, ни эмоциональных. Волноваться нельзя категорически. А пока – лежать, лежать и еще раз лежать. Даже садиться в постели я вам разрешу не раньше чем на пятый день.

В первый момент ответ врача огорошил Орлова, но уже через минуту Александр Иванович, к собственному удивлению, понял, что испытывает облегчение. Можно никуда не ходить, ни с кем не разговаривать, ничего не делать. Не сидеть в консультации на приеме, не принимать защиту, не выступать в суде, не писать кассационные жалобы на приговоры. Просто лежать и думать.

Думать о своей жизни. О скорой свадьбе Бориса и Танюшки. О будущих внуках. Об Алле и ее сыне.

И о Раевских, семья которых за последние два месяца стала ему знакомой и почти близкой. Остро ощущая собственную беспомощность, Александр Иванович вдруг стал постоянно вспоминать настоящего Сашу Орлова, тяжело раненного, лежащего в лесу, такого же беспомощного и слабого. А если бы Саша выжил? Прошло сорок лет. Сашка мог бы их прожить. Интересно, как сложилась бы его жизнь? Закончил бы юридическое образование и стал адвокатом, как и мечтал? Или занялся бы чем-то другим? На ком женился бы? Каких детей воспитал? Саша Орлов, потомок Гнедичей и Раевских…

Александр Иванович с присущей ему тщательностью изучил все собранные Люсей материалы, прочитал каждый документ по нескольку раз, все время вспоминая странную записку, переданную приехавшей из Парижа Анной Коковницыной, и примеряя текст к тому или иному событию в жизни семьи. Кто написал эту записку? Кто ее хранил? И зачем? Каким образом она попала к Коковницыным? Имеет ли она какую-то связь с кольцом, на котором видна монограмма «ГГ»? Как можно было понять из скупых упоминаний в частной переписке середины прошлого века, Григорий Гнедич трагически погиб от рук разбойников, промышлявших на окраинах Москвы. Его младший брат Павел оставил службу в Министерстве иностранных дел, поступил на юридический факультет университета, впоследствии сделав достойную карьеру преподавателя и ученого; никогда не был женат и не имел детей. Младшая сестра Варвара вышла замуж за графа Раевского, утратила право на княжеский титул, зато обрела любящего мужа и вырастила пятерых детей. О трех дочерях Раевских сведений оказалось совсем мало: Людмила Анатольевна интересовалась в основном сыновьями – Николаем, который получил юридическое образование в Императорском училище правоведения, и медиком Игнатием, прямым предком Александра Орлова. Об одной из дочерей Варвары и Владимира Раевских известно, что она решила посвятить себя служению Богу и ушла в монастырь, другая же осталась старой девой и детей не имела, да и прожила недолго. Третья дочь вышла замуж, рано овдовела, вступила в новый брак – и на этом ее следы затерялись, даже фамилия по второму мужу неизвестна.

У старшего сына Варвары и Владимира Раевских, Николая Владимировича, было две дочери: родная, Екатерина, и приемная, Александра Рыбакова. Екатерина в начале двадцатого века уехала во Францию, в Россию больше не возвращалась, и как сложилась ее судьба – неизвестно. Что же касается Александры, то в материалах Люси нашлось несколько выписок из газетных заметок того времени, в которых упоминалась сначала певица Сандра Фишер, «удивительный феномен из России, исполняющая настоящий американский джаз», а впоследствии – благотворительница Александра Фаррел, супруга крупного нефтепромышленника, в девичестве Рыбакова, более известная в Америке как Сандра Фишер. «Миссис Фаррел давно оставила сцену и полностью посвятила свою жизнь мужу Джеральду Фаррелу, сыновьям-близнецам и заботе о больных и страждущих». Наверное, найти потомков Александры и Джеральда Фаррелов труда не составило бы, но раз дочь приемная, значит, это не кровная родня. Вероятно, для Анны Коковницыной этот вопрос был принципиальным.

У Игнатия же Раевского родились два сына: Алекс, ставший юристом, как его дядя Николай Раевский и двоюродный дед Павел Гнедич, и Валерий, пошедший по стопам отца и выбравший медицину. Валерий Игнатьевич отправился вместе с отцом в Латинскую Америку с какой-то медицинской миссией для оказания врачебной помощи местному населению во время страшной эпидемии, заразился сам и умер в чужих краях, не успев завести детей. А вот Александр Игнатьевич остался в России. Его старшая дочь Ольга и есть мать настоящего Сашки Орлова. Младшие же дети, насколько можно было судить из собранных материалов, были во время Первой мировой войны вывезены их матерью не то в Германию, не то в Австрию. Почему Анна Коковницына не попыталась найти их потомков? Ведь они точно такие же родственники, как и сын Ольги Раевской-Орловой. Наверняка искала, но почему-то не нашла, ведь гражданке Франции куда проще найти кого-то в Австрии, чем прикладывать гигантские усилия к поиску человека в СССР, а потом еще и поездку организовывать.