Книга Мерзкий старикашка - Сэй Алек

— Только вот, ты знаешь, с такими новостями гармония — она того… Потерпит.

— Гармония, конечно, потерпит. А вот я — нет, потому как жрать охота. Что у нас тут вообще происходит?

— Погоди, я сейчас. — Брат-кормилец метнулся к сковороде и начал в ней что-то перемешивать.

— Спрячь котомку за спину. — Я ткнул Тумила локтем в бок. — И ни слова про то, что в ней еда.

Паренек сделал вид, что наклонился поправить ремешок на сандалии, а когда поднялся, наш НЗ был уже надежно спрятан у него под плащом. Умный парубок растет, ну прям почти как я сам.

— Гонец из столицы прибыл, — вернулся к нам брат Трундналини.

— А то я это, увидав десяток Блистательных во дворе, не понял. Ты б что-то не столь очевидное сказал, что ли. Например, что он привез срочные вести. — Я фыркнул. — Куда и зачем настоятель собрался?

— Нет, Прашнартра, что ты, отец Тхритрава никуда не едет!

— Да? — Я скептически хмыкнул. — Если бы ты сказал, что на ужин будет зажаренная на вертеле свинья, так и то это было бы не столь удивительно, поскольку рыдван преподобного стоит во дворе и уже запряжен.

— Свининки бы к празднику неплохо, конечно, да не разводит хрюшек в долине никто… — пробормотал Святая Кастрюлька. — А насчет кареты настоятеля это ты зря так. Красивая она, представительная и удобная — на цепях, для мягкости хода. Не то что у иных-прочих — телега-телегой, даром что в позолоте…

— Брат Трундналини, сколько лет мы с тобой знакомы? — мягко спросил я.

— Да изрядно уж… — Он озадаченно почесал в затылке. — Лет семь как, а то и все восемь.

— Тогда скажи, за все эти годы я хоть раз твою стряпню хаял?

— Всякое промеж нами бывало, брат Прашнартра, — протянул он задумчиво, — но такого, чтобы ты про мою готовку плохое сказал, честно говоря, не припоминаю.

— А послушник Тумил — он хоть раз дурное что про это говорил?

— Ну что ты, конечно же нет. — Лицо повара приобретало все более и более недоуменное выражение.

— Так скажи мне, родной (не дай Солнце, конечно), какого ж рожна ты нам тут по ушам каретой ездишь? — взъярился я. — Расскажешь ты уже, что за вести привез гонец и кто в настоятелевой колымаге куда настропалился?!

— Ах, ты об этом все… — Брат-кормилец понизил голос, чтобы его помощники, прислушивающиеся к нашей беседе, не подслушали (хотя, держу пари, скорее, для пущего драматического эффекта — не могли они новостей не знать). — Брата Шаптура в столицу вызывают.

— Да ты что? — Я подпустил в голос ноток недоверия. — А с какого?.. В смысле зачем бы он там кому сдался?

— Ну, ты знаешь ведь, он, говорят, тоже благодати сподобился, молитвами исцеляет. Мне-то недосуг хворать, а вот те, кого он пользовал, такое бают… Да кому я рассказываю?! У твоего ложа, когда ты простуженный валялся, на него ведь и снизошло.

Ну, так-то да. С моей легкой руки исцеление молитвой ему действительно приписали, было дело. Отец Тхритрава, когда до него донесли этот бродящий промеж монахов шепоток, мигом сообразил, как из слухов можно делать деньги.

Кто обычно шляется на богомолья? Либо шибко верующие, либо шибко больные. Ну еще есть такие, что два в одном. Отсюда вывод — если в монастыре завелся хоть что-то собой представляющий врач, его надо срочно продемонстрировать общественности, дать ему кого-нибудь показательно исцелить, и тогда сарафанное радио разнесет весть во все концы, творчески домыслив и приукрасив произошедшее.

В обитель Святого Солнца и так всякие хворые толпами шлялись, водички целебной из источника попить (на вкус — сущие «Ессентуки»), а когда слух прошел о святом монахе… Последний месяц от страждущих отбоя не было, и каждый нес в монастырскую казну хоть небольшое, да пожертвование.

Впрочем, надо признать, что брат Шаптур действительно оказался неплохим лекарем и ставил на ноги примерно девятерых из дюжины. Чего ему с такими талантами приспичило в иноки податься?

— Ну снизошло или снизоехало, это я, положим, не знаю… И кто у нас такой важный помирает? — спросил я.

— Царь, — скорбным голосом сообщил повар. — Совсем не встает уже больше седмицы, и с каждым днем все слабее и слабее. Примас всех самых достойных во дворец отправил, вести молебны за здравие государя, сам ежедневно проводит жертвоприношения Великой Дюжине и Троим Святым, да что-то не помогает.

— Интересно, а лекарства вместо молитв они Кагену давать не пробовали? Слыхал, что некоторые от этого поправлялись, — буркнул я себе под нос.

Но Трундналини меня не услышал — Остапа уже несло.

— Тут приближенные царю и донесли: так, мол, и так, есть в обители Святого Солнца просветленный монах, исцелил тетку князя Багратиани. Государь брата Шаптура доставить к себе и повелел. Срочно.

Да уж, когда помираешь, хватаешься за любую соломинку, кому это знать, как не мне…

— А срочно — это что, прямо сегодня выезжать? — поинтересовался я.

— Ну разумеется! — воскликнул брат-кормилец. — Как же иначе-то? Царский указ!

— Что-то мне кажется, братья, что вы тут все в монастыре, в заботах о душах людских, совсем из ума выжили. На улицу-то гляньте, вечер уже вот-вот настанет. Куда они поедут на ночь глядя, хотелось бы мне знать? Засветло и верхами-то до крепости уже не добраться, а в настоятелевой колымаге хорошо если половину пути проделают. И свите гонца хоть чуточку отдохнуть неплохо бы, а то, того гляди, от усталости на землю начнут падать.

— Блистательные не знают усталости, голода и боли, — подал голос Тумил.

— Конечно, ведь это они едут верхом, а не на них, — огрызнулся я. — Коняшек бы хоть пожалели, в чем бессловесные твари-то виноваты, если люди такие дятлы? Выехали бы поутру, едва рассветет, и толку было б больше.

— Ох, а ведь прав ты, брат Прашнартра, не успеют они засветло до Благословенной заставы доехать, — согласился Трундналини. — Что же делать-то?

— И это ты у меня спрашиваешь? — Я усмехнулся. — Вообще-то я тут простой монах, а ты в обители четвертый по статусу человек, после настоятеля, хранителя Реликвии и кастеляна. И не важно, что ты о своем членстве в монастырском Совете Благих предпочитаешь не помнить. Сходил бы к отцу Тхритраве, поделился умной мыслью — глядишь, и послушают тебя. Заодно спасешь ужин с вселенской гармонией, да и перед столичными гостями блеснуть своим поварским искусством сможешь — не с гостевых домов же им еду таскать станут.

— А и то верно, — воодушевился брат-кормилец. — Гонцу с сопровождающими наверняка кельи выделят в монастыре, значит, и трапезничать они будут с братией.

— Вот-вот, — кивнул я. — На царских пирах дворцовую стряпню с твоими блюдами будут сравнивать. Так ты ведь, знаю, обитель-то не посрамишь, утрешь нос столичным зазнайкам.

Есть за Святой Кастрюлькой небольшой грешок — он как повар безумно тщеславен. Теперь в лепешку расшибется, но на ужин будет нечто особенное.