Книга Свекруха - Надежда Нелидова

В эту минуту в дверь позвонили. И вся идиллия, весь уют и интимная теплота матерински-сыновних отношений полетели к черту. Всё было испорчено в один миг. Тому причиной была возникшая на пороге девушка с рюкзаком за плечами, с оттягивающими руки сумками, не понятно кто такая Славику. Хотя как раз наоборот, очень понятно.

И вот они сидели в кухне и пили чай. У Владика запиликал мобильник, он схватился за него как утопающий за соломинку. Торопливо покивал в трубку: «Ага… Ага». Сообщил: «Мне тут в одно место ненадолго», – и рванул из кухни, только его видели. Мать вышла вслед в прихожую, постояла. Вздохнула: «Смылся. И собаку не выгулял. Вечно всё на мне». Но нужно было возвращаться в кухню: разгребать ситуацию.

В её отсутствие гостья не теряла времени. Кухонный стол был завален свёртками и свёрточками, банками и баночками. Из промасленного брезентового рюкзака девушка вынула и держала над раковиной кусок мяса в бумаге, с которого капал красный мясной сок.

– В холодильник бы… Тает.

«Обживается. Метит территорию». Софье Викторовне очень хотелось замахать руками: «Нет, нет! Не нужны нам ваши гостинцы. И вы тоже…» Но она ведь была москвичка в третьем поколении и умела держать себя в руках.

– Ну-ну-ну, не будем торопить события. Простите, за столом не расслышала: как вас зовут?

– Валя. Крутикова. Но ведь испортится, потечет. Тут грибы маринованные, ягоды – свежие, с песком протёртые… Жалко.

Действительно, продукты-то чем виноваты? Вряд ли они доживут до утра, когда Валя будет уезжать (сегодня же позаботиться о билете). Изящный узкий, под стать хозяйке, не привыкший к такому объему продуктов импортный холодильник возмущённо затрясся и забормотал, едва вместив Валины дары.

– Ой, снегу сколько в морозилке наросло! – испугалась девушка. – Давайте разморожу, только нужно тряпку.

Софья Викторовна явно недооценила противника. Как все москвичи, она неприязненно относилась к незваным приезжим, имелся у неё такой пунктик. Но она же была москвичка в третьем поколении. Она посадила девушку в люминесцирующей кофточке смотреть телевизор. Сама в спальне приняла таблетку от головной боли и мысленно, по кирпичикам, начала добротно сколачивать, вырабатывать план действий.

Вывести эту деятельную Валю Крутикову из её воинственного, захватнического (другого не может быть у немосквичей) состояния. Усыпить бдительность, выведать опасную глубину зашедших отношений (судя по всему, не так глубоки). Расположить, расслабить, обезвредить. Ишь. Заполучить московскую прописку и метры посредством замужества – такое, милая, нынче не прокатит. Это тебе не рыхлые, дряблые годы середины прошлого века, когда столицу заполнила лимита.

Утро вечера мудренее. Завтра и приступить к осуществлению плана. Сесть на диванчике рядышком. Взять и гладить большую теплую Валину руку с шершавой ладошкой, может быть, прижать её к груди – и говорить, говорить. Говорить ровно, долго, проникновенно, убедительно – как ручеек из водостока журчит – тот, что асфальт долбит. Можно прослезиться и умакнуть глаза платочком.

Валя будет мучиться и шумно вздыхать. Да, она любит Владика. Да, желает ему добра. И поэтому не будет портить ему жизнь. Она понимает, что третья лишняя… А то, что он дал московский адрес и предлагал жениться… Да господи, деточка, закатает глаза Софья Викторовна, в армии и не такое выкидывают: там же перевернутый мир, Зазеркалье, все как зомби.

Когда Владик уходил в армию, мать, собрав всю силу воли, чтобы глаза были сухие, сказала:

– Я буду писать тебе каждый день.

И, действительно, он получал из дома письма ежедневно, а если была задержка по вине почты, то разом целую пачку. Мать подробно, с юмором – чуть не по минутам – описывала, как провела день, не забывала отметить милые, знакомые ему домашние мелочи. Продвигается ли ремонт, и как чувствуют себя хомяк Тиша и рыбки, и с кем из Владиковых друзей встретилась и какие у них новости, и как живет тётя Муся (большой привет от неё) и т. д.

Ещё она засунула в его походную торбу брошюру «10 советов новобранцу, как выжить в армии». Один совет был дан в игровой форме: вообразить, что новобранца забросили на другую планету, и ему предстоит два года жизни среди инопланетян. Их поведение покажется диким, бессмысленным, необъяснимым, тупым, непредсказуемым, – так ведь на то и инопланетяне. Подсказка: не сравнивать инопланетных существ с людьми, не искать логики в их поступках, не выводить из себя, ибо они агрессивны, по мере возможности пытаться наладить с ними контакт. Задача: выйти из миссии если не здоровым, то хотя бы живым, и благополучно вернуться на планету Земля.

Брошюра плохо помогала. Спустя месяц после приказа он писал домой: «Мама, заведи пса. Назови его Сержант. Я приеду домой и убью его». Если проткнуть инопланетянина, из него, как в ужастике, потечёт не кровь, а зелёная зловонная слизь. Очень хотелось продырявить их всех из автомата.

Однажды Владик не ел четыре дня – то есть в прямом смысле не ел. Выручила чёрствая буханка хлеба, оставленная на столбике калитки у общежития младшего и старшего комсостава. В гарнизонной лавке Владик своими ушами слышал, как опытная офицерская жена наставляла новенькую: «Ты хлебушек, если заплесневеет, не выбрасывай. Клади на забор, солдатики скушают».

Владик не поверил своему счастью, когда помощник повара Арчи подманил его в столовскую подсобку и набухал целую миску холодной каши. «Кушяй, кушяй, масквич. Скушяешь, дабавка дам». Его не насторожили странный вкус и консистенция каши. Потом, заступив в караул у войскового знамени, Владик понял, что каша наполовину состояла из слабительного… Это были цветочки.

Как-то деды переборщили, и после очередной «ягодки» Владик угодил в сельскую больничку. Игра под названием «Инопланетяне» дала ему тайм-аут. Здесь он пришёл в себя, отъелся, отоспался, потолстел. Посмотреть на живого москвича, да ещё попавшего в армию, приходила вся больница.

В части тоже гуляла шутка: «Хочешь самый короткий анекдот? Москвича забрали в армию. Гы-ы!» Здесь он неожиданно сдружился с санитаркой Валей Крутиковой, которая его подкармливала. Без всяких таких мыслей, как с сестрой, сдружился.

Ни резкий запах лекарств и хлорки, ни кислый – больничных щей – не перебивал исходящего от девушки едва слышного, слабого травяного запаха ромашки (в детстве каникулы проводил у деревенской бабушки, запомнил этот цветок). Его он ощутил, когда Валя в первый раз склонилась над ним. Владик зажмурился от стыда, так что слёзы брызнули, охватил ее шею слабыми руками, и она, как ребёнка, легко перенесла его с каталки на койку. И потом он даже с закрытыми глазами, по ромашковому запаху узнавал, что это она подошла.

Подперев лицо круглой рукой, Валя жалостливо наблюдала, как он жадно ест. Весь поднос был уставлен тарелками, и он забрасывал, забивал их содержимое за щёки: ел щеками, ртом, носом, бровями – всем лицом ел…

С Валей они встречались в санитарской в конце коридора. Днём у неё свободной минутки не было, зато ночная смена, если не привозили экстренных больных, принадлежала им. Владик думал, что за полгода армии у него язык атрофировался – а тут откуда взялось.