Книга Тайная жизнь, или Дневник моей матери - Диана Чемберлен

Нет, все-таки я не дам Кайлу читать свой дневник.

5 апреля 1941 г.

Кайл сказал маме, что это был его словарь.

Мы сидели на кухне и ели курицу, которую я зажарила на ужин. И тут мама заявила, что, как только ужин кончится, я получу по заслугам. Вот тут-то Кайл и сказал, что словарь его – он просто забыл его днем раньше у меня на кровати. При этом он неотрывно смотрел маме в лицо, и скулы у него напряглись, как в тот самый день, когда он сообщил мне, что Фрэнси, наш пес, издох. Я замерла, не в силах вымолвить ни слова.

Мама со страшным скрипом отодвинула назад свой стул. Поднявшись, она направилась в кладовку, где у нее хранился ремень. Кайл остался на месте, только лицо у него побледнело от страха.

Отец закашлялся и тоже вылез из-за стола, хотя на тарелке у него оставалась еще половина порции. Подхватив ружье, он зашагал к двери. Он всегда сбегал из дома, когда у мамы начинался приступ.

Мама вернулась в комнату с ремнем. Подойдя к Кайлу, она приказала ему встать. Поднимаясь, он слегка приподнял стул, чтобы тот не скрипел так страшно.

– Снимай штаны, – заявила мама.

Кайл залился краской по самые уши.

– Почему бы нам не уйти в другую комнату? – спросил он.

– Живей! – рявкнула мама, ударив его ремнем по рукам.

Я хотела сказать: «Мама, это мой словарь», – но из горла у меня вырвался только жалкий стон.

Трясущимися руками Кайл расстегнул брюки и спустил их до колен. Мама толкнула его вперед, и он упал локтями на стол. Я ненавидела свою мать за то, что она так унижает его.

– Мама, это был мой словарь! – заявила я.

Оттолкнув меня прочь, она стегнула Кайла ремнем. Тот дернулся, и на ногах у него появилась красная полоска от удара. Я вновь бросилась на нее, пытаясь вырвать ремень у нее из рук, но она схватила меня за плечо и отшвырнула в угол комнаты.

По щекам Кайла заструились слезы.

– Ты только сердишь ее еще больше, – сказал он мне.

Я взглянула маме в глаза и увидела, что они горят гневом, как у обезумевшего дракона. Кайл был прав: мои попытки помочь шли ему только во вред. Тогда я выбежала в сад и упала на колени, прикрыв уши руками. Но мне это не помогло: я по-прежнему слышала удары ремня. Я досчитала до одиннадцати, прежде чем меня стошнило курицей, а мама все продолжала хлестать его, и Кайл все кричал и кричал. Как же мне хотелось, чтобы она умерла – просто упала там замертво! Я ненавидела ее всей душой.

После того как мама с папой легли, я притащила Кайлу немного аспирина. Он лежал на животе у себя в постели. Я знала, что он ни на секунду не сомкнул глаз, хотя и лег сразу после ужина. В комнате было прохладно, но Кайл прикрылся одной простыней, поскольку от одеяла, сказал он мне, спина болела еще сильнее.

Я подумала, что неплохо бы взглянуть на его ноги – может, даже смазать их йодом. Но Кайл отказался. Он не хотел, чтобы я увидела следы порки, которая изначально предназначалась мне.

Я сидела на полу, наблюдая за Кайлом в лунном свете, который сочился в комнату сквозь окно. Мы с братом похожи, но его люди часто называют красивым, а обо мне говорят только, что у меня чудесные волосы. Они у нас с Кайлом пшеничного цвета и по-настоящему густые. Только мои волосы очень длинные – ниже пояса. Мама слегка подрезает их в полнолуние – так, самые кончики, чтобы росли быстрее. Люди иногда прикасаются к ним, будто не в силах устоять, но никто ничего не говорит о моем лице. У нас с Кайлом голубые глаза и много-много веснушек, которые красят мальчика куда больше, чем девочку. А еще у нас с ним очень длинные ресницы. Вот и теперь, сидя на полу нашей спальни, я смотрела на спящего Кайла. Ресницы у него слиплись от слез, и от этого зрелища мне тоже хотелось плакать. Так я сидела возле его постели, опустив голову на матрас, пока за окном не забрезжил рассвет. Тут я поняла, что мне лучше поскорее лечь, пока мама не пришла за нашими простынями.

1 мая 1941 г.

Сегодня миссис Ренфрю прочитала вслух одну из моих историй и заявила перед всем классом, что я – одна из самых замечательных учениц, которые у нее были. Все тут же взглянули на меня, а я залилась краской до самых ушей. На перемене Сара Джейн назвала меня подлизой и учительским любимчиком, и все стали повторять это за ней, пока им не надоело. Потом мальчишки отправились гонять мяч во дворе, а девочки встали в кружок и принялись сплетничать. Я взяла одну из книжек, которые миссис Ренфрю держала в классе, и устроилась с ней на ступеньке. Так бывало каждую перемену.

После уроков я поспешила домой, поскольку не хотела, чтобы меня вновь стали дразнить подлизой. Я забралась на свое любимое дерево, где и пишу сейчас эти строки. Я сижу тут в ожидании Кайла, но он прихватил сегодня с собой свою удочку, так что, скорее всего, торчит сейчас где-нибудь на речке вместе с Гетчем.

7 мая 1941 г.

Сегодня миссис Ренфрю поговорила со мной после уроков и сказала, что уже не вернется к нам на следующий год (ходят слухи, что она ждет ребенка). Вместо нее будет новая учительница, мисс Крисп. И мисс Крисп, сказала она, уже не будет со мной цацкаться. «Она не станет терпеть твои выходки, Кэтрин». Еще миссис Ренфрю заявила, что мне вовсе не нужно влезать в неприятности, пытаясь привлечь внимание других учеников. Для этого вполне достаточно писать свои истории и быть хорошей ученицей. Мне хотелось сказать ей, что она слишком старая, чтобы разбираться в таких вещах. Когда она читает в классе одну из моих историй или говорит обо мне что-нибудь приятное, все ненавидят меня еще больше. Хорошо бы, чтоб новая учительница уже не считала меня такой умной и почаще наказывала бы, если я провинюсь. Миссис Ренфрю дала мне еще одну книгу, по грамматике и пунктуации. Я поблагодарила ее, а затем, собравшись с духом, заявила, что потеряла словарь. Она взглянула на меня с любопытством, но ничего на это не сказала. Просто встала и вручила мне свой собственный словарь – тот большой, что стоял на книжной полке. На нем даже есть ее имя: Мэделайн Ренфрю. Я пообещала ей, что уж с этим-то ничего не случится. По пути домой я все время переживала, что не смогу запрятать под половицы обе книги и словарь, но они прекрасно туда влезли – как будто это пространство специально было создано для них!

22 июля 1941 г.

Трудно даже описать, что мне пришлось сегодня пережить. Я пишу эти строки при свете лампы, в пещере, которую нашла сегодня после обеда. Никто не знает, что я здесь, – даже Кайл. А домой я боюсь возвращаться. Дом пугает меня больше, чем то, что может прятаться в этой пещере.

Проснувшись рано утром, я ощутила странное тепло между ног. Я прикоснулась к этому месту и обнаружила, что пальцы у меня в крови! Я тут же выскочила из постели и увидела на простыне большое красное пятно, которое запачкало, должно быть, и матрас. Такое же пятно было у меня сзади на ночной рубашке. В этот момент я решила, что умираю, – может, от опухоли или как-то еще.

Я разбудила Кайла и рассказала ему про кровь. Показала пятно на своей рубашке. Я говорила и плакала. Раньше я думала: умру так умру. А тут вдруг представила темную пустоту, которая приходит со смертью, и страшно перепугалась. Но Кайл усадил меня на кровать и сказал, что я не умираю. Он знает, что со мной происходит, и это, оказывается, нормально! Даже сейчас, пока я сижу в этой пещере, а кровь сочится в тряпку, я с трудом верю его словам. Кайл сказал, это называется министрация. Я не очень-то уверена в слове, да и Кайл тоже. А в словаре я его не нашла. Кайл заявил, что это случается с каждой девушкой раз в месяц (!), чтобы она могла иметь детей. Сам он узнал об этом от Гетча, у которого три старших сестры. Предполагается, что, пока кровотечение не закончится, я должна ходить с тряпкой между ног. Он думал, я и сама знаю об этом, сказал мне Кайл. Откуда же? Мама о таких вещах не говорит, а подруг у меня нет.