Книга Губернатор - Александр Проханов

– Эту революцию, как вы говорите, я совершаю ради людей. И люди это чувствуют. У меня нет врагов.

– Это не совсем так, Иван Митрофанович. За вашими деяниями внимательно следит Москва. Внимательно следит Кремль. Внимательно следит правительство. Губернаторы вам завидуют, – почему наша область богатеет, а у них шаром покати? Нашептывают премьеру, что вы метите на его место. Премьер у нас мнительный, ревнивый. Он присылает к нам комиссию за комиссией, ищут на вас компромат. Ходят слухи, что президент может отправить правительство в отставку и вас назначить премьером. Страна нуждается в смене курса, нуждается в новых управленцах, в новых авангардных идеях. А кто, как не вы, новатор? Кто, как не вы, предлагает индустриальную революцию, без хруста костей, без надрыва, строит цивилизацию двадцать первого века? Вы подобны Столыпину. Таких, как вы, единицы. Вы – национальное достояние. Не уберегли Столыпина, и Россия пошла под откос. Случилась катастрофа. Вас нужно беречь как зеницу ока. Настаиваю, Иван Митрофанович, вам нужна охрана, нужны усиленные меры безопасности.

Притченко был взволнован. На его лбу резче обозначилась складка, похожая на розовый свежий рубец. Плотникова тронула эта неподдельная забота. Когда-то Притченко, работая в крупной корпорации, попал в беду. Его оговорили, отстранили от должности. Ему грозил суд. Плотников отвел от него все напасти. Приблизил к себе и с тех пор ни разу не пожалел о своем выборе.

– Вы знаете мой принцип, Владимир Спартакович. «Любить народ, бояться Бога». Можно затевать реформы во имя народа, и при этом для достижения великой цели скрутить народ в бараний рог, так что к концу реформ и народа не останется. И поэтому нужно бояться Бога, который не позволит тебе быть безжалостным в проведении реформ. Остановит тебя, если ты попытаешься совершить жестокость или насилие. Я не боюсь моего народа, потому что он понимает мои намерения.

– Иван Митрофанович, не понимает! Народ не благодарен. Народ вероломен. Наш народ, Иван Митрофанович, – народ-предатель! Он предал царя и расстрелял его из наганов. Он предал святое православие и порушил церкви. Он предал Сталина и навалил на его могилу груды мерзкого мусора. Он предал Хрущева, Брежнева. Предал великий Советский Союз, который бесплатно учил и лечил народ, дарил ему квартиры. Народ и теперь готов предать. Мы живем в эру предателей, Иван Митрофанович!

– Но вы-то не готовы предать! Команда, которую я собрал, не готова предать. Если повсюду видеть предателей, нужно заточиться в крепость и не выходить наружу.

– Не поможет, Иван Митрофанович! Всегда найдется предатель с золотой табакеркой в руках!

– Оставим это, – раздраженно перебил его Плотников. – Лучше расскажите о мероприятиях, которые вы намерены осуществить в ближайшее время.

Притченко огорченно умолк, сетуя на руководителя, который не внял его опасениям.

– Мероприятия проводятся в русле патриотического воспитания. Наши поисковики обнаружили двести останков павших советских воинов. Мы устроим торжественное захоронение, и вам, Иван Митрофанович, следует присутствовать.

– Обязательно, – кивнул Плотников.

– Готовится шествие военно-патриотических объединений. Будут десантники, участвовавшие в Чеченских войнах и в Южноосетинском конфликте. Молодежные объединения, представители районов. Мне кажется, вам следует выступить с патриотической речью.

– Там будет речь о войне на Донбассе?

– Выступят ополченцы, воевавшие в Славинске.

– Я буду.

– Мы проведем шествие, в котором люди понесут фотографии своих родственников-фронтовиков. Если погребение останков станет актом поминовения, то шествие мы представим как крестный ход, где символически совершится воскрешение из мертвых, как на Пасху. Мне кажется, вы должны участвовать, нести портрет вашего погибшего деда.

– И двух его братьев, и бабушки. Все они воевали.

– И, наконец, в филармонии состоится концерт патриотических песен. Времен войны, на музыку Пахмутовой, по мотивам группы «Любэ». Мы пригласим кого-нибудь из кумиров патриотической общественности. Ищем кандидатуру. И на этом вечере прошу вас быть, Иван Митрофанович.

– Конечно, буду.

Они молчали. За окном струилось голубое шоссе, цвели холмы, сверкали бирюзовые озера и речки.

– Я очень вас ценю, Владимир Спартакович, – произнес Плотников. – Я в вас нуждаюсь.

– Я вам так обязан, – горячо отозвался Притченко. – Вы спасли мою репутацию. Вы мой благодетель.

– Не преувеличивайте, Владимир Спартакович. Вы прекрасный работник. Самый верный. Вы первый заметите в чьих-нибудь руках золотую табакерку, – засмеялся Плотников.

– Самый большой грех – это предательство благодетеля. Данте в своем «Аду» поместил такого предателя в самый центр преисподней, где его грызет Вельзевул.

– Не пожелаем кому-нибудь такой доли.

Летели цветущие луга и холмы, и среди них, как тени облаков, проплывали заводы. На указателях ведущих к ним шоссейных дорог были начертаны названия немецких, французских, японских компаний.

– Я хотел, Иван Митрофанович, предложить вам сделать краткую остановку. Здесь, неподалеку, существует удивительный храм и удивительный священник. Вам будет очень интересно.

– Нет, мне не интересно. Я тороплюсь. У меня впереди еще встреча, – с раздражением ответил Плотников. Он стремился к себе на дачу, где предстояло ему драгоценное свидание. Награда за изнурительный день.

– Может быть, помните, с этим священником, отцом Виктором, был связан скандал. Владыка Серафим хотел сместить его с прихода, чуть ли не отлучить от церкви. Да махнул рукой.

– Да, да, припоминаю. Какие-то иконы несуразные, обвинения в ереси. Не хочу, не интересно. Домой, домой!

Водитель, услышав понукающий возглас, нажал на газ, вокруг зашумело, быстрее замелькали цветущие луга и поляны. Плотников вдруг почувствовал едва различимый толчок, неслышный удар бокового ветра, который качнул машину, словно хотел ее направить по иному пути. Плотников угадал в этом легком толчке безымянную волю, которая уводила его с шоссе.

– Ну, ладно, давай заедем. Только быстро! – произнес он, удивляясь вторжению этой безымянной указующей воли.

Они свернули с трассы, проехали по узкому асфальту, достигли дубравы с синими тенистыми глубинами и солнечными вершинами. Остановились перед церковью, стоявшей на отшибе, вдали от невзрачной деревни, почти на опушке.

Церковь была сложена из черных бревен. Над жестяной двускатной крышей возвышалась малая главка, с синей линялой луковкой и неказистым крестом. К торцу была пристроена островерхая колокольня с проемами, в которых виднелись два колокола. Церковь была похожа на старинный корабль, потрепанный бурями. Он причалил к опушке и, когда отступили воды, осел на мели, покосившись и тихо сгнивая.

Навстречу Плотникову из маленькой, притулившейся тут же избушки вышел священник. Выцветшая, пепельного цвета ряса, сквозь которую проступало худое, почти тощее тело. Лицо, такое же пепельное, иссушенное, с впадинами щек, седой, негустой бородой. Волосы словно посыпаны золой, с залысинами. Будто весь он прошел сквозь неведомый огонь, испепеливший все живые цвета. И только глаза, серые, нестарые, а зоркие и внимательные, спокойно смотрели на Плотникова.