Книга Невидимый - Дэвид Левитан

Я тоже возвращаюсь домой. Проверяю почтовый ящик, пока никто не смотрит. Выбрасываю все его содержимое, чтобы не пришлось ничего нести.

Я сажусь в лифт и нажимаю кнопку своего этажа. Открывается дверь, и я вижу девушку.

Можно не сомневаться: она меня видит. На ее лице – любопытство, смешанное с радостью.

– Так-так, а вот и наш Исчезающий Мальчик[4], – произносит она. – А я уже стала сомневаться, действительно ли ты здесь живешь.

Я смотрю ей прямо в глаза. Ищу в них свое отражение. Пытаюсь разглядеть, как я выгляжу.

Но я вижу только глаза соседки. Свет лифта. Заднюю стену.

Двери начинают закрываться, а я еще не успел выйти из лифта. Она выставляет руку, чтобы двери не закрылись.

– Спасибо, – говорю я.

– Ходил на прогулку? – спрашивает она.

– Да. Жарко.

– Я в курсе.

Это так неловко. Есть тысяча вопросов, которые я мог бы задать соседке, но ни один из них не сочтешь нормальным.

Я выхожу из лифта, а она входит.

– Увидимся, – бросает она.

– Да, – отвечаю я.

Двери закрываются.

Девушки нет.

Я не знаю, смогу ли с этим справиться. Все было под контролем. Все работало – а теперь вот это. Я забываю поесть. Я не могу читать, потому что все фразы указывают на меня самого. То, что показывают по телеканалам, кажется неестественным, ненастоящим.

Если у тебя есть какая-то проблема, лучше не думать о ней постоянно.

А я теперь думаю о ней все время.

На седьмой день после того, как она впервые меня увидела, я нарушаю обещание, данное себе самому.

Я пишу отцу по электронной почте.

«В этом доме живет девушка, которая может меня видеть, – пишу я. – Как такое возможно?»

Это все, что я могу сказать. Я ничего не хочу знать о его жизни. Я не хочу, чтобы он что-то знал о моей.

Мне просто нужен ответ.

– Расскажи мне о проклятии, – упрашивал я маму. – Это моя жизнь. Я имею право знать.

– Я ничего не могу тебе сказать, – отвечала она. – Если я начну говорить, все будет только хуже. Гораздо, гораздо хуже.

– Разве может быть еще хуже?! – кричал я ей. – Скажи мне, что может быть еще хуже?!

Мама не могла обнять меня, когда ей этого хотелось. Не могла поцеловать меня, когда ей этого хотелось. Невозможно узнать, что такое любовь, когда все эти вещи у тебя отняты. Маме приходилось голосом выражать всю свою заботу обо мне, а всю свою преданность мне – взглядом.

– Все может быть намного хуже, чем сейчас, – уверяла она меня. – Ты даже не представляешь. И, пока я жива, ты и не сможешь себе этого представить.

За этой точкой не следовало нового предложения. За этой страницей не было нового рассказа. По крайней мере, так убеждала меня мама.

На восьмой день я заказываю продукты через Интернет. Обычно на доставку заказа уходит четыре или пять часов, но на этот раз стук в дверь раздается уже через два. Это странно: я ведь дал четкие инструкции оставлять все пакеты за дверью без стука.

– Просто оставьте их там! – кричу я.

– Что оставить? – переспрашивают из-за двери.

Это ее голос.

Я в ловушке. Она знает, что я здесь. Я знаю, что она там.

Я выглядываю в глазок и вижу, что она одна.

– Эй, я ведь слышу, как ты дышишь там, за дверью, – говорит она. – Может, откроешь? Не хочу к тебе ломиться. Если я начну ломиться, мало не покажется.

Я принимаю решение впустить непрошеную гостью. Собираюсь сделать вид, что все идет своим чередом. Она просто заглянула ко мне. Конечно же, она меня видит. Любой человек может меня видеть. Это просто визит вежливости. Я могу быть дружелюбным соседом – особенно когда ничего другого мне не остается.

Я собираюсь с силами, чтобы моя рука смогла повернуть ручку.

И открываю дверь.

Глава четвертая

Мне не следует здесь быть. Прежде я никогда так не поступала. По-моему, так делают только отчаявшиеся, зацикленные на себе люди, а я не хочу быть в их числе.

Но я сердита и раздражена… и одинока. Причем одинока уже довольно давно. Так случается, когда на любой оклик «Эй, Лиз!» отвечаешь враждебным взглядом, ожидая какой-нибудь направленной против тебя ударной реплики. Бывало, что за ней следовали и настоящие удары.

Большинство моих друзей за последний год буквально испарились. Когда поползли слухи насчет Лори, те «друзья», которые на самом деле друзьями не были, унеслись прочь со скоростью лавины. Это меня не удивляло.

А вот по-настоящему больно стало тогда, когда те, кого я считала настоящими друзьями, стали меня сторониться. Двое моих лучших подруг попробовали остаться со мной, но, в конце концов, мне пришлось самой их оттолкнуть и смотреть, как они постепенно отдаляются. Я не могла вынести жалости, даже доброжелательной, взглядов и сочувственных телефонных звонков. Я не нуждалась в сочувствии. Я хотела, чтобы люди злились так же, как и я.

Когда друзья меня покинули, я стала держаться ближе к Лори и маме. А когда это произошло, только к маме, пока мы курсировали между больницей и домом, одновременно с этим планируя наш побег. Но дальше бегства мы в наших планах не продвинулись. Вот так и получилось, что из-за нашего бегства я большую часть времени провожу в одиночестве. Мама на работе. Лори в летней школе, поскольку – с тех пор как это произошло, – он пропустил восемь недель занятий. Впрочем, похоже, что оба они довольны жизнью.

Мама всегда боролась со стрессом с помощью трудоголизма. Лори заверяет меня, что ему достаточно одной недели занятий, чтобы определить наверняка: две трети его одноклассников в десять раз более чудаковатые, чем он сам. Понятия не имею, как он производит такие расчеты. Я полагаю, что его ликование по поводу того, что он торчит в летней школе, связано не столько с относительной странностью его сотоварищей, сколько с тем, что, во-первых, у него в школе кондиционеры действительно работают, тогда как крошечный оконный кондиционер в нашей квартире больше брызгает водой, чем по-настоящему охлаждает, а во-вторых, по контрасту с карательными формами существования летних школ в нашем городке, здесь у Лори есть возможность посещать программу для ребят с творческими наклонностями. Музыка, театр, литература и все такое прочее – и он в восторге от этого. Если бы не тот факт, что он провел некоторое время, лежа на спине в кокситной гипсовой повязке, а потом еще долго приходил в себя, он, наверное, был бы рад, что пропустил окончание учебного года, раз в итоге оказался в своего рода версии Хогвартса.