Книга Карл, герцог - Александр Зорич

Гибор – сама покорность, разделяет волосы на пряди и, когда косица подходит к концу, подает новую черную змейку Хасану. Её не обманешь. Пока он ещё раз, в третий раз, не оседлает её, не видать ей свободы, не бывать ей дома. Хасан не из Зегресов, он из Гомелов, он будет жить, он – пустое место. Поэтому он может мучить её сколько влезет, плести косы, колоть бородой. Не задаром, конечно. Завтра он шепнет своему другу Али – вот этот уже Зегрес – что нашел классную девочку. Поэтому и в третий раз она готова – беглый взгляд на разморенного Хасана.

Пока всё спокойно. В черном меху дрыхнет инструмент, пока ещё не заточенный. Молодой месяц ещё не показывался – это значит, что у неё есть сколько-то там минут передышки. Времени, чтобы подышать.

– Хасан, мне нужно по-маленькому.

– Ты ж не долго, – напутствует Хасан, взглядом слизывая сладкие капли росы с удаляющихся ягодиц Гибор.

Хасан растекается по остывающей земле, прикрытой запасливо привезенным ковром, и дышит сумерками.

Пока Гибор где-то там писает, он может полежать. Ещё разок – и можно отправляться домой. Он уже скучает за Гранадой, возвышающейся на холме, который не видим, но как бы осязаем в темноте за деревьями.

Любовь в персиковых рощах, объятых ночью, хороша, но плохи, тоскливы, вынужденные паузы между кульминациями, – думает Хасан. Ему хочется в город. Поодаль фыркают кобылы – одна для него, другая для Гибор. «Сладкая девочка», – скажет он завтра своему закадычному приятелю Али Зегресу.

Но Гибор и не думает делать то, для чего, как полагает глупый и пустой Хасан, пошла. Она выходит на окраину сада и зрит сквозь необъятное поле. Она всматривается в черноту далекого города. Алькасар – это огромный мавританский фаллос, населенный доблестными рыцарями, словно семечками огурец. Он таков и днем, и ночью. Но ей неинтересны все семечки. Ей сегодня нужен только Альбин-Амади Зегрес. Его мучит бессонница. Но она не видит его, конечно. Слишком много каменных стен понастроено на пути её всепрожигающего взгляда. Альбин-Амади Зегрес – каков он собой?

Но Гибор пора назад.

– Что-то ты долго, – сонный Хасан накрыл бедро краем ковра и зарылся в мятые шмотки.

Гибор идет к нему без улыбки. Её правая рука поддерживает левую грудь, словно лунка корсета, а указательный палец левой, скрестной, трет сосок на правой. Это заставляет мужчин становиться губками. Угольный черный треугольник её лобка – словно стяг на копье. На том будущем копье, которое отчасти губка.

Хасан присаживается у белых ног Гибор. Хасан пробует ребром ладони растворенную устрицу Гибор. «Ух ты, какая мокренькая шерстка!» – шепчет он.

Гибор глотает презрительную улыбку – это не та золотистая жидкость и не та белесая жидкость с грибным запахом. «Это просто пот», – промолчала Гибор, наблюдая, как Хасан наливается желанием, словно помидор алым соком. Как помидор в ускоренной съёмке.

– Поди сюда, моя любовь.

«Любопытно, – думает разводящая ноги ромбом Гибор и склоняется над Хасаном в индийской танцевальной фигуре, – как мужчины глупеют по мере того, как хотят. Кажется, член, для того чтобы набухнуть, должен высосать всю рабочую жидкость из мозгов».

Гибор присыпает скачку скучающим «давай-давай!» Бедра Хасана шлепают о землю. «Если бы лошади скакали ногами вверх, по небесному своду, их крупы шлепали бы об облака точно так же», – замечает насаженная Гибор, извиваясь и ускоряя движения.

Хасан хрипит, стиснув зубы, и белки его глаз, словно два молодых месяца, выскальзывают из-под век, сливаясь в один и восходя к ночному небу на радость Альбин-Амади Зегресу. «Да», – дышит Хасан, «да» – скачет Гибор. Она уже забыла о Хасане, она помнит лишь об Альбин-Амади. И вот пальцы Хасана сжимаются, словно когти сокола на рукавице ловчего. Он стонет, пыхтит, царапает Гибор спину.

– Мне хорошо, – Хасан поводит под случившемся жирную недвусмысленную черту.

Отлежав обязательные две минуты, Хасан встает, запахивается, поправляет кушак. Снимает с персиковой ветки колчан, лук, скатывает ковер, смотрит на Гибор – когда это она успела одеться?

– Миленький, позволь твой лук. И одну стрелу, – добавляет она.

– Ну, возьми, – Хасану в общем-то не противно исполнить вот эту, вот конкретно такую блажь.

Гибор упирает ножку в скатанный бревном ковер, споро натягивает лук.

Она вкладывает стрелу пустоголового Хасана, целит в небеса юго-западнее молодого месяца. Звездный купол чуть приподымается над Гранадой, тетива вскрикивает и стрела ринет в темноту.

– Поехали? – Хасан еле жив, ему хочется на лошадь.

– Поехали.

Стрела летела мимо стен, садиков, садов, беседок. Очень скоро она нашла алькасар дворца Альгамбра.

И пока Альбин-Амади Зегрес любуется молодым месяцем, по пояс высунувшись из окна, стальное острие стрелы входит промеж его тонких бровей в то самое место, где индианки малюют красную родинку.

7

В ту ночь, когда ворота рая были распахнуты перед Альбин-Амади Зегресом босой ногой лучницы Гибор, мученицы Гибор, в венец той же ночи Гвискар и Гибор любили друг друга впервые и, стало быть, взаимоудивленно.

Когда в таком естественном деле, как любовь, что-то делается в первый раз, выходит нервически и замедленно. Рука не то чтобы ласкает, но пробирается словно лазутчик. Плоть не то чтобы трепещет, но дрожит. Зрачки всегда расширены, даже если ясный день истошно бел. Мужчина и женщина напряжены, словно ремни на заплечном коробе рудокопа, жилы на шеях – словно прихотливые плечи греческой буквы, выпирающей из-под второго слоя палимпсеста.

И всё равно обычно получается скорее хорошо, чем плохо. В первый раз мужчина всегда скор на расправу. Во второй, который обыкновенно торопится по непросохшим следам первого, женщина помогает мужчине кончить, прохаживаясь указательным пальцем по мошонке. Естественно, помощь оказывается слишком действенной.

В глазах Гвискара – две маленькие воронки, как два зародыша тайфуна. Глаза Гибор – две луны, ставшие черными.

8

Они присмотрели друг друга, следуя в Сантьяго-де-Компостела в свите герцогини Бургундской. Гвискар, и.о. конюха, был хорошо сложен. Гибор, горничная Изабеллы, была как лимонный леденец – никто не возражал ее попробовать. Они подружились и скоро поладили. В один из таких дней Гвискар угостил Гибор семечками. Он не знал, что в местности, которой они следовали, хозяйничал брюшной тиф.

Они слегли в виду приюта св.Бригитты. Точнее, не нашли в себе сил подняться с постели после одного из тех взаимных поцелуев, после которых волей-неволей сплевываешь один-два-три коротких курчавых волоса. Так их и обнаружили.

Препоручив Гвискара и Гибор своему давнему протеже Жануарию, который вот уже шесть лет систематически подметал и подбеливал темные закоулки ее души, Изабелла двинулась дальше. Лекарства от брюшного тифа Жануарий, что не удивительно, не знал.