Книга Любовь в эпоху инопланетян - Игорь Соколов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кучка невидимого народа, совещаясь о нашей поимке…
Вещи сразу же стали не нужным хламом, как и все остальное…
Она еще пыталась бежать по коридору с двумя сумками, но я ее остановил, я как механические часы, заведенные собственным боем, сумел уже заранее создать картину нашего побега…
– С той стороны пожарная лестница и овраг, – крикнул я и, схватив ее за руку, точно выверенным шагом побежал направо по коридору…
Внизу уже гремела чья-то обувь по лестницам и раздавались тревожные крики… Окно не открывалось, пришлось стекло разбивать ногой…
Свежий ветер растрепал наши волосы…
Я первый повис на пожарной лестнице, протягивая ей руку…
– Я боюсь, – прошептала она.
Тогда я без слов потянул ее на себя, и она повисла на мне как ребенок…
Еще немного, и мы оба рухнули бы вниз…
– Еще чуть-чуть, и мы бы свалились, – сказал я.
Потом мы спускались… Она все время держалась за меня, а не за лестницу, одними ногами нащупывая железные прутья…
С этой стороны здание ничем не освещалось и погружалось вместе с темнотой в овраг… Фасад здания как бы завис над глубоким оврагом…
Наконец, последняя ступенька, ведущая в глухую и безбрежную темноту…
– Прыгай, – сказал я.
– Я боюсь, – ответила она.
Тогда я обхватил ее и, резко оторвавшись от лестницы, прыгнул вместе с ней…
– Ой! – вскрикнул я, – о, Боже, я сломал себе ногу…
– Ты лежи, а я обязательно приду за тобой, я скоро, – это последнее, что услышал я от нее…
Меня взяли по-глупому… Нашли как скулящего щенка в бурьяне..
Боль была нестерпимой – открытый перелом… Хотя это ненадолго отдалило меня от серого и унылого мира тюрьмы…
На суд она так и не пришла, видно, испугалась…
Судья торопливо зачитал приговор, на меня одели наручники, потом мне что-то сказали конвойные и повели, а за спиной осталась она, моя магическая волшебная женщина, и три года, таких красочных и милых года такой искренней и пылкой по-юному жизни…
Дождь помогал нашему побегу… Мы бежали сломя голову, не обращая внимание даже на мясо, выдираемое из наших тел колючей проволокой…
Солнце еще не вышло из-за горизонта, когда мы уже покинули зону…
Самый молодой из нас, Слон, радостно пожимал всем руки, хотя мы еще окончательно не почувствовали свободы…
Старый Ешка тревожно молчал и постоянно щурился… Годы проведенные на урановых рудниках превратили его в полуслепого крота…
Овчарка пущенная по нашему следу была тут же убита стальным полотном от сварки и заботливо схвачена за лапы, и унесена нами в лес…
Мы прошли не одно болото и только к полудню расположились на берегу какой-то лесной речушки, и сразу же развели костер, и освежевав собаку, как следует изжарили в ее на углях…
Наспех проглоченная и не до конца прожаренная, она все же распространила по всему телу то самое драгоценное тепло и блаженство, какое я уже не ощущал несколько лет… Правда, собаки хватило ненадолго и уже к вечеру мы были опять голодны… Дикие звери, как назло не ловились…
Огромные полчища комаров густым покрывалом ложились на наши тела и даже сквозь промокшую от пота ткань жалили нас нещадно своими кровососущими иглами…
Слон уже гнусно стонал и все уже откровенно презирали его за навязчивую и ничем прикрытую слабость, в которой боялись признаться сами себе…
Через неделю лютого голода мы стали тянуть жребий…
Никто не хотел умирать, но все мы страшно хотели жрать…
Жребий достался Слону… Он так сильно испугался, что тут же побежал от нас по трясучему болоту, пока не провалился в него и полностью не завяз, исчезая в его бездонной хляби с безумными криками…
Мы же с глубочайшим сожалением раздумывали о нашей драгоценной пропаже…
Ночью я проснулся от внезапного шороха с потрескиванием старых лежалых сучьев… Кто-то явно и хитро крался ко мне, держа в руках все то же самое стальное полотно от сварки…
Я тихо уполз со своего места под густую ель, а потом вскочил и побежал…
Дикие крики огласили темную чащу… Вскоре я был уже далеко…
Страх сделал меня легким оленем… Я перепрыгивал с кочки на кочку, совершенно не ощущая своего веса…
Потом я полз уже на брюхе по мшистым дрожащим бугоркам, сквозь которые рос один только болотный мирт да багульник…
Через несколько дней я все же сумел добраться до железнодорожной станции и сел в товарняк…
По пути вагоны часто проверяли и мне приходилось зарываться то в песок, то в уголь, но было лето и было тепло…
Ближе к осени я добрался до дома и меня тут же арестовали…
Мать от радости, увидев меня, умерла, а за побег мне добавили еще два года…
Оказавшись снова на зоне, я узнал, что, не поймав меня, они съели старого Ешку, а потом, когда их тоже арестовали и доставили на зону, то их всех до одного убили свои же…
Но меня опять почему-то тянет на побег, скоро будет лето, а душа всегда рвется на свободу, и ее не остановит ничто, никакие страхи, быть убитым или съеденным как Ешка…
«Рече безумен в сердце своем: несть Бог»
13 Псалом Давида
Мамзель Туринов добралась наконец до места, где обнаженные тела вытряхиваются наружу.
Каждый невозможный беспокойник залпом осушал ее раскрытые уста и мимоходом рассказывал ей про какие-то вечные содрагания, которые вываливаются прямо из неба и с шумом проносятся по всем человеческим красотам.
От таких рассказов мамзель Туринов падала в обморок и с глухим воплем следовала в давно истерзанную ее страстным любовником постель.
Любовник Емс натирал свое бледное тело гусиным салом и не дождавшись из потусторонней прогулки мамзель Туринов, бежал соглашаться с кем-нибудь выпить.
На этот случай у него всегда посреди цветочной клумбы лежал охающий Ешка. Ешка мгновенно из огромного плаща доставал бутылку русской водки и с сердечным замиранием благородно выливал ее в острозубую пасть Емса.
Иногда Ешка с каким-то внеземным урчанием облизывал сочащееся гусиным салом тело Емса и сразу же валился обратно в клумбу разглядывать свои невероятные сны.
В его снах часто бегал таинственный нравственник и глубинный мудросеятель Псевдолог Заточившийся, который скакал по всем головам как неизвестно откуда взявшийся резвый старичок, злободневно мелькая во всех отражениях, Ешки и сурово призывая его отречься от собственного эгоизма, на что Ешка просыпался и долго ворочался в клумбе, пока опять не засыпал и не проваливался в цепкие объятия Псевдолога Заточившегося, который на этот раз не просто призывал его на душевный подвиг, а уже сам нелепыми галлюцинациями вроде нервного Емса одиноко торчащего из резко очерченного тела мамзель Туринов и торжественно нашептывавшего 13 псалом Давида.
