Книга Загадки Петербурга II. Город трех революций - Елена Игнатова

Подготовленный большевиками план был прост и нагл: Ленин составил резолюцию, предлагавшую Учредительному собранию утвердить все декреты Совнаркома, а затем добровольно отказаться от законодательной власти. Конечно, это предложение отклонили, и около 10 часов вечера большевистская фракция покинула зал. По свидетельству Раскольникова, «Владимир Ильич предложил не разгонять собрания, дать ему возможность сегодня ночью выболтаться до конца и свободно разойтись по домам, но завтра утром никого не пускать в Таврический дворец». Депутаты продолжали заседание, несмотря на угрозы пьяной охраны; вот, вспоминал Раскольников, «кто-то из караула берет винтовку на изготовку и прицеливается в лысого Минора, сидящего на правых скамьях». Пьяные солдаты толпились на балконе, бродили по залу, рассаживалась на депутатских местах, и за всем этим следил «веселый и радостный, весь опоясанный пулеметными лентами начальник караула Железняков». Так продолжалось несколько часов. «Около четырех утра, — писал Пайпс, — когда председатель Учредительного собрания Виктор Чернов провозглашал отмену собственности на землю, Железняков поднялся на сцену и тронул оратора за плечо». В протоколе записаны его слова: «Я получил инструкцию, чтобы довести до вашего сведения, чтобы все присутствующие покинули зал заседания, потому что караул устал». Этой косноязычной фразой матрос Железняков вошел в историю. «Было 4 часа 40 минут утра, — элегически завершал рассказ Раскольников. — В незанавешенные окна дворца глядела звездная, морозная ночь. Обрадованные [!] депутаты шумно ринулись к вешалкам… В Англии когда-то существовал „Долгий парламент“. Учредительное собрание РСФСР было самым коротким парламентом во всей мировой истории».

Вот так — расстрелом безоружных, глумлением над законностью и хоровым исполнением «Интернационала» — завершилась многолетняя мечта российской демократии о парламенте. 6 января 1918 года Александр Блок записал: «К вечеру — циклон. — Слухи о том, что Учредительное собрание разогнали в 5 часов утра. (Оно таки собралось и выбрало председателем Чернова.) — Большевики отобрали бо́льшую часть газет у толстой старухи на углу». Старуха на углу. Черный вечер. Белый снег. И замерзшая кровь на снегу.

Военный коммунизм[5]

Голод в Петрограде. Что хорошего в новом режиме? Поэма «Двенадцать» как петроградская хроника. Володарский. Красный террор. Убийство и похороны Урицкого. Баллада о сайке. «Холера может решить проблему голода». Григорий Зиновьев. Оборона города в 1919 году. Обыски, уплотнения, слухи

Нету хлеба — нет муки, не дают большевики.

Нету хлеба — нету масла, электричество погасло.

Из городского фольклора. 1919 год

Задолго до созыва Учредительного собрания на его имя стали приходить письма с наказами избирателей, но депутаты не смогли их прочесть, потому что в предрассветной тьме 6 января закончилось первое и последнее заседание Всероссийского парламента. А в тот же день, 6 января, избиратель из Царского Села сел писать свой наказ: «Довольно шума; довольно братской крови, — старательно выводил он, — нужно строительство новой, тихой, светлой жизни… Довольно играть на наших синих жилах, как на струнах арфы. Нужен спокой им, а не мучительная голодная смерть. Довольно смерти, довольно нас травить одного на другого, как собак. Бойтесь, лопнет наше терпение и мы перебьем и разгоним вас всех и скажем, что мы сами собой будем управлять без всяких партий». Действительно, довольно толковать о партиях, пора обратиться к жизни города. В 1917 году люди мечтали о тихом, светлом будущем, не подозревая, что́ подступило вплотную. По плану «самого передового социального учения» им предстояло стать соломой для разжигания костра мировой революции, а Петрограду — «колыбелью» этой революции. Для достижения своей цели вожди и идеологи самого передового учения прибегли к трем издревле проверенным средствам: голоду, войне и террору.

Вернемся на несколько месяцев назад, в Петроград февраля 1917 года. Последний градоначальник царской столицы А. П. Балк вспоминал, что утром 23 февраля он получил донесение «об оживленном движении на Литейном и Троицком мостах, а также по Литейной ул. и Невскому проспекту. Быстро выяснилось, что движение это необычное — умышленное… В публике много дам, еще больше баб, учащейся молодежи и сравнительно с прежними выступлениями мало рабочих… Густая толпа медленно и спокойно двигалась по тротуарам, оживленно разговаривала, смеялась, и часам к двум стали слышны заунывные подавленные голоса: хлеба, хлеба… И так продолжалось всюду весь день. Толпа как бы стонала: „хлеба, хлеба“. Причем лица оживленные, веселые и, по-видимому, довольные остроумной, как им казалось, выдумкой протеста». Уже два с половиной года шла война, в столице начались перебои с продовольствием, у магазинов выстраивались очереди — «хвосты». 22 февраля газеты сообщили о намерении городских властей ввести хлебные карточки. Голода тогда не было: по свидетельству Балка, «хлеб, вкусный и питательный, выдавался по 1 1/2 ф[унта][6]на человека, а рабочим и войскам по два». Однако известие о введении карточек вызвало волнения, начались грабежи хлебных лавок — эти события стали началом революции. Очень скоро на улицах прольется первая кровь, но 23 февраля толпам в центре города было весело, и заунывное стенание «хлеба, хлеба» казалось дерзкой шуткой.

А вот Невский проспект 1919 года, хотя теперь он называется проспектом 25 Октября; на нем малолюдно — многие из тех, кто фланировал здесь в феврале 1917 года, умерли или покинули Петроград, у редких прохожих изможденные, темные лица. Поэт Василий Князев вспоминал эпизод начала 1919 года: «Угол проспекта 25 Октября и ул. Лассаля (Михайловской ул. — Е. И.). У заколоченной досками и сплошь заклеенной афишами и плакатами витрины магазина вопит-корчится простоволосая, в разорванной кофте женщина. Ни на секунду не умолкая, она выкрикивает только одно заветное слово: „Хлеба… хлеба… хлеба!“ Люди бегут мимо». Уже давно были введены карточки не только на хлеб, но на все продукты и товары, а хлебный паек уменьшился по сравнению с февральским 1917 года в восемь — десять раз. Перед нами умирающий город времен военного коммунизма.

В чем же была причина петроградских бедствий? Советские историки называли сразу несколько причин: удаленность города от основных сельскохозяйственных районов, разруха на железных дорогах и других путях сообщения, Гражданская война… Но была еще одна причина: Петроград стал опытным участком для большевистского эксперимента, здесь новая власть опробывала свои социальные идеи[7]. В 1918 году председатель Совета народных комиссаров Петроградской трудовой коммуны Григорий Евсеевич Зиновьев говорил: «Я знаю, что среди очень широких кругов населения распространено мнение, что свобода торговли, хотя она и была бы нарушением наших принципов… спасла бы на короткое время от того ужаса, в котором мы находимся сейчас». Может, она и спасла бы Петроград от ужаса голода, но ее запретили как противоречащую большевистским догмам. Вожди не жаловали бывшую столицу империи, население которой было мало пригодно для строения социализма — рабочие составляли здесь меньшинство, зато бывших царских чиновников, буржуазии и прочей «контры» в Питере было больше, чем в других городах России.